Золотая обойма

Они накупались, напарились и перекочевали в избу.

Евдокия накрыла на стол, но кедровочку не выставила. На Семена она посмотрела виновато, но вместе с тем взгляд ее взывал к пониманию. Ну да, Степану выпивать никак нельзя. Семен и слова не сказал, даже подумал, что неплохо было бы спрятать куда подальше канистру с чистым спиртом.

Семен выплатил Степану аванс, и на следующий день они отправились в путь.

— На Шаянку, говоришь? — усаживаясь в машину, спросил Вязов.

Он собрался в дорогу основательно — непромокаемый меховой комбинезон, тяжелый рюкзак, карабин с оптикой. Лыжи — это само собой, без них — никак. Только вот в путь мужик отправлялся без особой охоты. Очень серьезно у них с Евдокией, если он даже пить бросил ради нее. Степан не хотел с ней расставаться, но в то же время оставался охотником по своей сути, жить не мог без тайги.

— Памятник надо бы поставить там, где Слава погиб, Ваня и все остальные.

— Зачем? Там сейчас только волки ходят. А крутая у тебя машина, мощная.

— Жаль только, что по настоящей тайге на ней не походишь, — сказал Степан.

— А лыжи на что?

— Лыжи, говоришь. Ладно, приедем мы в Шаянку, что дальше?

— Да нам Шаянка не нужна, — сказал Семен.

Хотя в Шаянку он заехал бы. Жила там женщина, которая очень ему помогла. Надо и спасибо ей сказать, и деньгами отблагодарить. Ирина Петровна едва сводила концы с концами. Но все это потом.

— А что нам нужно?

— Место там у дороги есть. Где отец мой погиб. Оттуда поиски начнем.

— Как?

— Поставим трейлер, затопим печку, и кругами.

— Какие круги? Там в снегу все, что ты в нем найдешь?

— А вдруг повезет?

— Да и не будет тело там лежать.

— Надежда умирает последней.

— А может, ты не тело ищешь?

— А что?

— Ну, не знаю.

— Я ищу приключения. На свою задницу.

— Приключения?

— Теперь у нас две задницы, — заявил Семен и усмехнулся.

— И кого ты хочешь на мою задницу приманить?

— Я всегда говорил, что ты — голова, Сергеич. Малышевские меня убить пытались. Не вышло у них. Тело забрали, а я выжил и сейчас вот вернулся. Как думаешь, им нужно меня убить?

— Зачем?

— А вдруг нужно?

— Нет больше малышевских. Это я тебе точно говорю.

— Ничетов что-то знает.

— Ничетов?

— Начальник охраны.

— Я знаю, кто такой Ничетов, — сказал Степан, плюнул на пальцы и зачем-то провел ими по бороде.

— Есть у меня подозрение, что он заодно с Малышом. Я поэтому обратно на базу и не сунулся, сразу в Москву подался.

Навстречу вездеходу шел грузовик, поэтому Семену пришлось съехать с расчищенной стороны в снег. Он нажал на рычажок под капотом, отвал опустился, начал отгребать снег в сторону. Для мотора это дополнительная нагрузка. Парню пришлось чуточку прибавить газу, чтобы сохранить прежнюю скорость.

— Ну, может, он и был заодно, а сейчас вряд ли, — в раздумье проговорил Степан.

— Малыша нет?

— Малыша нет.

— А алмаз остался.

— Ну да, слышал я про алмаз.

— Может, я знаю, где он?

— И где он? — Степан заметно разволновался.

— Не в курсе. Но Ничетов, наверное, думает, что я знаю.

— А как он узнает, что ты здесь?

— Ну, я уже позвонил кое-кому.

— А почему Ничетов?

— Там у дороги машины стояли. Мы их оставили, когда на Шаянку уходили. Ничетов об этом знал. Может, он тело моего отца увез.

— Так с него и надо начинать. Выследим, возьмем за гриву.

— Он побожится, что ничего не знает. А вот если мы его в лесу возьмем, тогда ему отвертеться не удастся.

— Значит, на живца будем ловить?

— На живца.

— Кругами ходить?

— Кругами.

— Сейчас еще не холодно. Завтра днем всего минус пятнадцать обещают.

— И мухи не кусают, — сказал Семен и улыбнулся.

Зима в тайге самое лучшее время года, хотя бы потому, что нет назойливых комаров и мошек. А мороз настоящему сибиряку не страшен. Белые мухи тоже.

Еще зимой лужи на дорогах замерзают. По хорошо укатанному снегу можно ездить, как по асфальту. Но это потом, а в ноябре, увы, не все так гладко. Всю осень лили дожди. Перед тем как лечь плотно и надолго, снег таял, вода переполняла лужи на дорогах-зимниках. Они пока еще промерзли не очень, лед не всегда выдерживал тяжесть гусеничного вездехода. Иногда тот проваливался, но ни разу не подвел.

Уже к обеду Семен прибыл к месту, остановил вездеход, вышел, осмотрелся. Кустарники сбросили листву, но снег покрывал их густо, пышно. Поэтому трудно было сказать, стоят за ними «Хантеры» или нет. Впрочем, парень в любом случае должен был побывать на том месте, где погиб его отец.

Семен забрался в салон, вытащил из-под сиденья деревянный ящичек, в который была запакована мемориальная доска. С этой ношей он и отправился в лес.

«Хантеров» за кустами не было, но дерево, под которым погиб отец, никуда не делось.

Семен сглотнул ком, подступивший к горлу, распаковал мемориальную доску, взял шуруповерт. Мощные саморезы входили в живую сосну с трудом, но все вкрутились до конца, плотно прижали доску к дереву.

— А если я жив? — послышался голос у него за спиной.

Семен дернулся, едва не выронил шуруповерт, обернулся, но увидел не отца, а Степана.

— Что ты сейчас сказал?

— Если он жив, спрашиваю. Вдруг Морозов Игнат Савельевич не погиб? — проговорил Степан, глядя на доску.

— Ты сказал, если я жив.