Золотая Орхидея (СИ)

Впрочем, гостей собралось не так много. Ни царь фениксов, ни император драконов не пришли. Симерион восседал на троне в гордом одиночестве. Царевич улыбнулся Руми, в его взгляде она увидела искреннюю радость. Императрица и князь Дер-Су занимали особые мраморные кресла в виде распустившихся цветов лотоса. Их слуги разместились попроще, на атласных подушках. Правительница вновь выбрала синее платье. Сапфирами сияла её корона в пышной причёске. Императрица кивнула Руми, а служанки лишь посмотрели с едва скрываемым презрением. Не забыли, что не смогли остановить одного феникса. Слуга указал Руми на почётное место, где она с удовольствием расположилась. Чуть в стороне, на низком столике ожидали кушанья и напитки, что тоже радовало. Такие столики поставили каждому особому гостю.

Фениксы подходили к Руми, кланялись и спрашивали о храме, её путешествии и планах. Все они были в белых просторных одеждах и с распущенными волосами. Иногда взгляд их застывал на драконьей заколке, но лишь на несколько секунд. Более всего придворных интересовала Золотая Орхидея. Руми отвечала, что мистический цветок находился в полном ведении Коуршана, и никак не показывала, что такие разговоры ей неприятны. Не хватало ещё, выбравшись из одной трясины, попасть в новую. Она заметила, что Симерион иногда смотрит в её сторону, но не более, чем дозволено приличиями.

Руми спросила у гостей о своих родителях. Фениксы, качая головами, поведали, что последние семнадцать лет Сингардилион жил замкнуто, более того, стал богобоязненным и до ужаса суеверным. После того, как возрождение Руны сорвалось по неизвестным причинам, он долго находился в опале у царя. Перед смертью царица Меренити пожелала примирения между ними, и её последняя волю исполнили. Сингардилион много говорил о своих грехах, потому решил оставить столицу и уйти в монахи.

— Всем теперь думается, что он скрыл дочь, отдав её во служение Великим Духам, как раз из-за своих грехов, — сказал один знатный феникс.

— Так и есть, — кивнула Руми, поедая гранатовые зёрна.

Перед гостями развернулось грандиозное действо. Объятые пламенем, танцевали гибкие красавицы. Одежду их пропитали особым составом, чтобы не тлела. Диларам, перебирая изящными пальцами струны ситары, пела о любви Великих Духов Земли и Жизни — Лингвэ и Левантэ, об их ссоре и разлучении, как порознь они создали народы. Фениксы и драконы унаследовали судьбу своих творцов. Потаенная боль слышалась в голосе царевны, и Руми, чтобы подтвердить свои догадки, повернулась в сторону князя Дер-Су. Тот сидел, как завороженный, внимая каждому слову. В чёрных одеяниях он походил на гордую, но тень в объятьях белого плаща. Диларам смотрела только на Дер-Су. Эта песня была для него и про них. Огненные девушки опасно приблизились к Руми, и она вжалась в спинку кресла. Никто этого не заметил, все увлеклись танцем и музыкой.

Диларам отложила ситар и, доверив следующий куплет другой певице, присоединилась к танцующим. Царевна вспыхнула, как солома в сухой день, и стала кружиться с остальными девушками в прекрасной для фениксов, но смертельной для всех прочих пляске. Руми видела, как зовут присоединиться к этой пламенной красоте движения рук и бедер царевны, только не могла согласиться. Боялась. Симерион с упоением следил за грациозным танцем. Для драконьих гостей это было любопытное зрелище, но не для Руми. Она успела забыть, как опасно находиться в обществе тех, для кого гореть — жить. Забыла, почему ей здесь не место.

Внезапно пламя погасло, и девушки остановились. Вмиг они стали спокойными и расслабленными, отринув пылкие чувства. Диларам объявила, что пришло время всем гостям присоединиться к танцу. Засидевшиеся драконы с радостью образовали пары с фениксами. С царевной танцевал князь Дер-Су, с императрицей — Симерион. Даже тигры кружились вместе в сторонке. Руми осталась без пары, не без ревности наблюдая за царевичем.

В этот момент из ниоткуда возник Ханум и бессовестно начал поедать угощения с подноса Руми и пить из её кубка.

— Задержался, виноват. Много я пропустил? — поинтересовался купец, усаживаясь на большую подушку.

— Не очень, — буркнула Руми.

— Да ладно тебе сердиться. Танцевать никто не зовет? Хочешь, я с тобой попляшу? — предложил Ханум с глупой улыбкой, явно не рассчитывая, что его предложение воспримут всерьёз.

— Спасибо. Не хочу.

Воодушевление, с которым Руми пришла на бал, давно улетучилось. Ей хотелось уйти, спрятаться от этого праздника жизни, на котором она — лишняя. «Нельзя позволять себе сгорать от ревности. Нельзя грезить о том, с кем быть невозможно. Ещё и это обещание…»

— Я думал, ты будешь счастливей, раз император тебя простил, и твоя заколка при тебе, — заметил Ханум, невольно надавив на больное.

— Я тоже так думала.

— Ну и…?

— Извини, Ханум, мне надо побыть одной, — она встала и вышла на балкон.

Глава 13. Цветы живые и мёртвые (часть 2)