Более решительно руководители СССР выступали против вторжения на заседаниях Политбюро 18–19 марта. Видимо, отрицательное решение уже было принято узкой группой «силовых» членов этого органа. По словам Андропова, «для нас совершенно ясно, что Афганистан не подготовлен к тому, чтобы сейчас решать все вопросы по–социалистически. Там огромное засилье религии, почти сплошная неграмотность сельского населения, отсталость в экономике и т.д. Мы знаем учение Ленина о революционной ситуации. О какой ситуации может идти речь в Афганистане, там нет такой ситуации. Поэтому я считаю, что мы можем удержать революцию в Афганистане только с помощью советских штыков, а это совершенно недопустимо для нас»
[53]. «Ввести свои войска, — продолжал председатель КГБ, — это значит бороться против народа, давить народ, стрелять в народ»[54]. Какой диссидент сказал бы лучше? Андропову вторил Громыко, подробно останавливаясь на внешнеполитических последствиях вторжения: ”Я полностью поддерживаю предложение т. Андропова о том, чтобы исключить такую меру, как введение наших войск в Афганистан. Армия там не надежная. Таким образом наша армия, которая войдет в Афганистан, будет агрессором. Против кого же она будет воевать? Да против афганского народа прежде всего… Конечно, Китаю будет этим самым преподнесен хороший подарок. Все неприсоединившиеся страны будут против нас… Спрашивается, а что же мы выиграем? Афганистан с его нынешним правительством, с отсталой экономикой, с незначительным весом в международных делах. С другой стороны, надо иметь в виду, что и юридически нам не оправдать ввода войск. Согласно Уставу ООН страна может обратиться за помощью, и мы могли бы ввести войска, если бы она подверглась агрессии извне. Афганистан никакой агрессии не подвергался. Это внутреннее их дело, революционная междоусобица, бои одной группы населения с другой… Полетели бы и переговоры по СОЛТ–2 (ОСВ–2 — А.Ш.), не было бы подписания договора (а как–никак это сейчас для нас самая крупная политическая акция)… С западными странами, и в частности с ФРГ, у нас отношения были бы испорчены»[55]. Кириленко сосредоточился на правозащитной теме: ”Это ведь они учинили расстрелы ни в чем не повинных людей и даже говорят нам в свое оправдание, что якобы мы при Ленине тоже расстреливали людей. Видите ли, какие марксисты нашлись»[56]. Как видим, все аргументы, выдвинутые постфактум против ввода войск публицистами и политологами десятилетие спустя, были прекрасно известны и кремлевскому руководству. Казалось бы, после такого обмена мнениями на идее вторжения должен был быть поставлен крест. «Мне думается, что правильно определили члены Политбюро, что нам сейчас не пристало втягиваться в эту войну»[57], — констатировал Брежнев.