Золотая Ослица

- Нет, не пытался. Если у такой бабушки спросить имя внучки, то надо будет непременно жениться, - сокрушенно разъяснил мужчинам черноголовый мальчик.

Парадис и Гедат еле сдержались, чтобы не расхохотаться, тем более что в словах ребенка содержалось несомненное зерно смысла.

- А ты пока хочешь побыть свободным, правильно? - как только мог серьезно спросил Парадис.

- Как вам сказать... - задумался мальчик. - Я уже несвободен, поскольку очень люблю Грету. Я бы хотел, чтобы Грета и... та девочка... подружились. Чтобы в доме был покой. А Грета ревнует. Значит, девочка должна что-то сделать, чтоб Грета не ревновала. А она убегает, хотя я знаю, что и она меня любит...

- Грета? - одновременно спросили мужчины.

- Нет, девочка с рыжими косичками. Грета - понятно, любит.

- Почему ты так думаешь? - спросил Гедат.

- Она сама подошла месяц назад к нам, еще холодно было, Грета гуляла в курточке, так вот, подошла девочка и погладила Грету. А потом говорит: "Кто сшил собачке пальто?" Я сказал: "Моя бабушка". А девочка вдруг отбежала от нас и кричит: "У меня тоже бабушка есть!" И ускакала. С тех пор и мучает нас с Гретой.

Счастливая Грета, временно избавившаяся от соперницы, юлила под ногами, временами оглядывая окрестность. Стерегла свою любовь.

- Мне кажется, - сказал Парадис, - что ты с ними в конце концов разберешься.

- Да, конечно, - подхватил Гедат, - я уверен.

- А что для этого нужно в первую очередь? - доверчиво спросил мальчик.

Пока Парадис выдумывал сентенцию, Гедат хитро улыбнулся и посоветовал:

- А ты подойди к ее бабушке и попроси постеречь Грету. Вручи поводок и беги, пока она будет приходить в себя. С Гретой ничего не случится, сто процентов. Эта бабушка понимает, что такое дорогостоящее имущество...

Мальчик подумал-подумал и засмеялся. Слезы бесследно высохли.

- Спасибо, - трогательно сказал он.

- Счастливо! Удачи тебе, - сказали мужчины и пошли по Тверскому бульвару в сторону Никитских ворот.

- Какая прелесть этот начинающий любовник, - сказал Парадис в задумчивости.

- Вы разглядели девочку? - спросил Гедат по просьбе Ли.

- Нет, - ответил Парадис. - Когда бантики улетели, я вспомнил о вашей кузине и немного отвлекся. А вы?

- А я успел. Окончательная стерва, - определил Гедат в стиле Ли.

- Может быть, может быть. Впрочем, это и ясно, - согласился Парадис.

Вечернее солнце прыгало с ветки на ветку, очень по-московски подчеркивая крыши и под крышами. Пахло свежестью чуть влажной городской пыли. Подмигивали золотом купола. Впрочем, что можно рассказать о весенней Москве! Москвичи и так всё знают, немосквичи или не поймут, или уже читали у классиков. Просто поверьте, что было чудесно. Весь километр стремительного спуска по Тверскому бульвару внезапные знакомцы прошли упругими веселыми походками, радуясь удобной дорожке, удобной обуви, удобному спутнику, невесомой легкости мгновенно сложившейся беседы, - всему, что можно записать в реестр "запоминающихся дней и деталей". Гедат не подумал даже спросить - куда идем. По первому решению, к друзьям Парадиса, к которым тот должен был идти с Ли. Но идет с ее кузеном. Так получилось. Бывает.

Парадис тоже не чувствовал никакого напряжения. Брат Ли оказался весьма располагающим собеседником, с цепкими глазами, напоминавшими внимательный карий взгляд Ли. Но если у ее внимательнейших глаз бывали критики, походя называвшие ее глаза холодными, то пушистые очи Гедата, решенные в мужском фасоне, медленно и очень заметно переходившие с предмета на предмет, - они были бы бесспорны в любой обстановке, под любую критику. Но Гедат, как показалось Парадису, не выступал прилюдно - в отличие от кузины.

- Мы пришли, - сказал Парадис, и они остановились перед огромной двустворчатой дверью со стеклами и отполированной латунной ручкой, ласково приглашавшей взяться за нее и легко потянуть на себя. - Да, красиво, - согласился Парадис, перехватив восхищенный взор Гедата.

Ли не бывала здесь, поэтому свежесть впечатлений вполне можно было оставить Гедату всю целиком. Хватит на двоих, а Ли уже привыкла доверять своей оболочке.

- Что это? - почти робко спросил Гедат.

- Хороший старинный дом. Жить ему осталось не больше года. Купят богатые, разворотят изнутри. Переделают для еще

более богатых. Место такое, дорогостоящее. Но пока все цело - войдем.

Они вошли в прохладный вестибюль. Узорная плитка кругом, лепнина на недоступно высоком потолке, затканная вековой паутиной. Тихо вдруг стало.

Ввысь идет удобная лестница с параллельными рядами латунных шариков по обеим сторонам ступенек. Шарики-циклопики исподлобо глазеют друг на друга навек опустевшими глазницами, ностальгируя по блестящим штырям-зажимам для ковровых дорожек, объединявшим их в парочки.

- Господи, как уютно здесь жили. А теперь - просто подъезд жилого дома. - Гедат был потрясен этим домом.