Гости пошли осматривать дом, а Михаил Борисович не спешил — стоял на веранде, смотрел. Тихо было в Хвостовке и чертовски хорошо после шумного и дымного города. Что бы там ни говорили, а дача — это прекрасно, это спасение для городского жителя, А для деловых встреч она просто необходима и давно уже себя окупила. К тому же деньги — вода, они сейчас мало чего стоят. А вот «мерседес» (пусть и подержанный), трехкомнатная квартира с шикарной обстановкой, драгоценности, которые он, Гонтарь, подарил Марине, и, наконец, прекрасная дача — это, конечно, и богатство, и уровень жизни. Ничего, что соседей раздражает твой достаток, — люди все разные, хотя и требуют равноправия, социальной справедливости. Ха-ха! Какая к черту справедливость, если один талантлив и умен, а другой глуп и ленив, если один умеет делать из рубля десять, а то и двадцать, а другому и в голову не придет самая захудалая идея увеличить свой капитал, если один завистлив и ненавидит ближнего своего за то, что тот предприимчив и активен в жизни, может и умеет рисковать, а другой ждет манны небесной от государства! Да работайте, черт вас возьми, вкалывайте, изворачивайтесь, рискуйте — кто не позволяет делать этого? В наш-то век! Давно уже позади многие запреты, даже правительство и партийные поумнели и в чем-то, наверное, прозрели. Хватит делать государство вообще, надо думать о человеке, о каждом! Жизнь на земле вечна, да, но жизнь отдельного человека коротка, земна, обыденна, примитивна. Хлеба и зрелищ — кто откажется от этого старого, но очень живучего лозунга? Наедине с самим собой. Нет таких людей. Человек по природе своей лепив, лишь обстоятельства заставляют его трудиться, а так бы… Да, поэтому есть необходимость в государстве, в насилии, в подчинении одних другими, но при чем здесь идеи социального равенства? Братства? Бред! Именно неравенство, богатство одних и бедность других — нормальное состояние любого общества, его движущая и организующая сила. Не могут и не должны все быть богатыми, это чепуха! Это противоречит здравому смыслу. Конечно, возникает вопрос: как стать богатым? Но это из другой оперы. Умеешь делать деньги — молодец, попался, не сумел отбиться от правосудия — садись в тюрьму, размышляй над своими ошибками. Закон ведь писан прежде всего для дураков. А умный гору обойдет…
На балконе послышались голоса Валентины и Марины, Гонтарь невольно прислушался, о чем речь. Марина рассказывала, как они реконструировали дачу, сколько было хлопот с материалами, но теперь, слава богу, все позади, теперь они с Мишей и друзьями здесь отдыхают.
Михаил Борисович поглядывал на женщин, снизу ему хорошо были видны их ноги, он исподтишка любовался ими, и Долматова скоро перехватила его взгляд, потянула Марину с балкона, а та погрозила мужу с улыбкой — смотри у меня!
Гонтарь улыбнулся ей в ответ, сел в кресло, продолжал размышлять. Что это он вдруг расфилософствовался? Зачем? Для него все в этой жизни давно понятно, давно он в ней взял нужный курс. Другое дело, что не все это осознают, в том числе и Долматова со своим мужем. А если и осознают, то не до конца.
И все же он кое-что уже сделал. Валентина работает на него, на нужную идею работает и муж, военный человек. Разве этого мало? Как говорится, не сразу Москва строилась, спешить не нужно. Всему свое время. Ни к чему ребячество, взрослый, зрелый человек должен уметь подавлять в себе козлика. А так хочется иногда, черт возьми, попрыгать, подурачиться, расслабиться. Но только, пожалуй, здесь, на даче, подальше от любопытных глаз и можно это себе позволить.
«Надо сегодня провести какой-нибудь необычный вечер, — решил Гонтарь, — оригинальный. Такой, чтобы всем запомнился и чтобы всех сплотил. Идейный, так сказать, вечер. Думай, лысая головушка, думай! Ты иногда выдаешь вполне симпатичные решения».
— Так вот, мальчики и девочки, — сказал Гонтарь, когда все расселись за овальным большим столом, и постучал вилкой по краю тарелки, призывая к вниманию. — Давайте нынешний вечер проведем, так сказать, на высоком идейном уровне. Назовем его… ну, и примеру, «Прощание с коммунизмом». Идет?
— Согласны-ы!
— Правильно, Михаил Борисович!
— Отлично-о! — загорланили гости, а Гонтарь, приподнявшись, театрально кивал лысиной из стороны в сторону, благодарил за аплодисменты и поддержку.
— Господа! Дорогие мои молодые друзья! Я тут не оригинален, — продолжал он, когда шум несколько поутих. — Само время говорит за меня, политическая ситуация. Я просто… сформулировал то, что у всех давно на языке.
— Прощай горизонт, который все время отодвигался-а-а! — хмельно завопил Фриновский, и новый взрыв хохота, звяканья бокалов, дружных хлопков заглушил даже бухающий железным ритмом магнитофон.
«Пусть поорут, пусть, — размягченно думал Гонтарь, прикидывая, что и как говорить дальше. — И пусть как следует напьются».
Он бросил радушно-хозяйское Басалаеву: «Боря, у гостей рюмки пусты, нехорошо». И тот, мотая бородой, стал заново наполнять посудинки.
— Товарищи! Товарищи!— пьяненькая Нинка требовала тишины. — Я хочу сказать…