Золотая паутина

Генка Дюбелев, в блатном мире Дюбель, вернулся в Придонск в мае. Сидел он за разбой по 108-й статье, за нанесение тяжких телесных повреждений, как записано в Уголовном кодексе РСФСР, лямку в колонии усиленного режима тянул по второму кругу, но совесть его по этому поводу нисколько не мучила — у каждого свой путь. Первый раз, еще шестнадцатилетним пацаном, он попал за проволоку по пьяной лавочке, за участие в драке. После освобождения связался с ворьем, проломил голову пареньку из стройбата, который помешал ему уволочь со строительной площадки доски, и суд накрутил ему в общей сложности семь лет. Генка считал это наказание жестоким и несправедливым, подавал кассационную жалобу, но приговор оставили в силе. Тогда, озлобившись, он дал себе слово: отомстить судье Букановой. Даже прокурор просил для Генки меньшего наказания, а Буканова расстаралась. Дескать, мы имеем дело с рецидивистом, впрок ему предыдущее наказание не пошло, пусть сидит.

Воинская часть, где служил пострадавший тот паренек, в лице своего общественного обвинителя майоpa Бойко также требовала для Дюбелева максимального наказания, поэтому Буканова и осудила его по двум статьям сразу, хотя Генка плакал на суде искренними слезами и заверял, что подобного больше никогда не повторится. Но солдатик стал инвалидом, несколько месяцев пролежал в госпитале, потом его комиссовали из армии — говорить он стал плохо и приволакивал ногу. На суде была его мать, кричала на прокурора, что он покрывает бандита, не место тому вообще на белом свете, нужно такого выродка расстрелять. Прокурор слушал мать солдата с бесстрастным, каменным лицом, а судья Буканова явно соглашалась с этой мамашей, кивала ухоженной седой головой. Перед глазами Генки до сих пор стоит ее ненавистный облик: седая, с бубликом волос на затылке голова, белая кофточка, охватившая кружевным воротничком высокую шею, непримиримый взгляд карих, блестящих глаз. На речь адвоката она, казалось, не обратила никакого внимания.

Генка, все больше мрачнея, сидел за барьером, торчала только его стриженая макушка, слушал то, что говорили судья и адвокат, хмыкал презрительно. Никакой он не бандит, шваркнул солдата прутом по голове, чтоб тот не лез под горячую руку, не мешал. Сделал бы вид, что не видел Генку, так нет… Да и из-за полкуба нужных Генке досок стройбат не обеднел бы. Один мужик строил по соседству гараж, обещал три бутылки водки за приглянувшиеся ему доски, вот Генка и полез. Жаль, все вышло боком! Генку поймали другие солдаты, когда он лез через ворота стройплощадки, примчалась милиция и «скорая помощь», загребли его лихо. А мужик тот, падла, отказался от всего: мол, не видел ничего, не знаю, никаких досок не заказывал… Ну ладно, увидимся еще, потолкуем. Прощать такой подлости Генка не собирался, как не собирался он прощать и судье Букановой. Семь лет вычеркнуты из жизни, но не из памяти, Буканова поплатится за свою принципиальность, поплатится. Он не собирается кидаться на нее с ножом или тем же арматурным прутом, зачем? Есть другие способы, все будет сделано культурно. В колонии были спецы, научили кой-чему, подсказали. Главное, все продумать и рассчитать. И не опешить. Сделать вид, что «осознал» и «раскаялся», отсидка пошла на пользу. А остальное — дело техники. Именно техники. Она сработает, и она же заметет следы. Генка, можно сказать, прошел хороший теоретический курс подрывного дела. Во всяком случае, знает, как смастерить самодельную мину, особой хитрости в том нет. Главное, не трепать преждевременно языком, держать все в секрете, доверять только самому себе. Так учил его в колонии бывший сапер Васька Локоть, а уж он на этом деле собаку съел — не раз брал где-то в северных краях кассы, никакие сейфы не выдерживали,

…Поезд, бодро постукивая колесами на многочисленных пересечениях рельсов, втягивался уже на станцию, и Дюбель нетерпеливо тянул шею — за сутки с лишним надоел этот душный вагон до чертиков. Конечно, его не сравнить со «Столыпиным», о этой душегубкой, в которой Генку везли на север Свердловской области, но все равно, никакого удовольствия от поездки Генка не испытывал. Болел желудок, хотелось есть, а деньги он все спустил на вокзале в Свердловске, когда делал пересадку. Часа четыре сидели они в ресторане с такими же освободившимися корешами, шиковали, и денег оставалось только на билет до Придонска.