Золотая пучина

— Увидишь, спасибо от нас передай Арону, — попросил Вавила. Подумал: «Где же Лушка? Наверное, у Аграфены заболталась». — Набросив полушубок, вышел из конторы.

Лушка стояла на тропке, запорошенная снегом, дула в замерзшие кулаки и притопывала ногами.

— Ах ты дуреха! Замерзла. Иди-ка сюда скорее.

Лушка подбежала к крыльцу.

— Идём есть картошку.

— Ну? — Вспомнила — не ела с утра. Поднялась на две ступеньки. Остановилась. — Нет, не пойду. Там одни мужики.

— Ходила же, когда я лежал. Тоже одни мужики были.

— Не ровняй. Простимся давай. Завтра прийти не смогу,

— Нет, не простимся. Ты мне сегодня нужна. Черт с ней, с картошкой. Идём ко мне. Или опять заартачишься?

Лушка молча зашагала рядом с Вавилой.

— Смотри, какую мы землянку сварганили. — Вавила распахнул дверь. — Входи. И печурка протоплена. Тепло.

Лушка счастливо вздохнула.

— Хорошо тут у тебя. Прямо страсть, как хорошо. И лучше не надо.

Вавиле показалось, что землянка и впрямь стала приглядней. Он показывал Лушке каждую мелочь и радовался её радости.

— Вот квашонка в углу. Веселко. Логушок. В нем я буду тебе воду носить. Нары кедровые. Пахнут-то как, а? Ты понюхай. Вот бросить на нары нечего, так я сена припас. Настоящее, пырьевое.

— У меня, Вавилушка, перина есть. И подушка…

— Да ну? Эх, парни не знали, что у тебя такое приданое. Из-под носа вырвал богачку.

Оба весело рассмеялись. Лушка смеялась звонко, заливисто. От её смеха светлели тёмные стены землянки. Она быстро сбросила валенки и растянулась на сене во весь рост, раскинув руки крестом.

— Хорошо-то как. Даже не верится. Вавила, почему так: горе придёт — сразу поверишь, а счастье… Около ходишь, вот оно уже рядом, в руках, а все кажется, мимо идёт. Поцелуй. Я закрою глаза.

— Ох ты и ласкунья.

— Не любо? Больше не буду. Хватит. Хватит же, говорю, — отбивалась Лушка. — Нам скоро горько станут кричать, вот и целуйся, сколь хошь. А тогда небось губы вытянешь и приложишься как к покойнице.

— Нет уж. Схвачу в охапку и так поцелую, что три дня будешь губы чесать.

— Не буду.

— Будешь.

Лушка опять засмеялась.

— А я топор новый купила… Пусти меня. Хозяйка, поди, заждалась.

— Подожди, — Вавила подложил руки под Лушкину голову. Сел рядом и смотрел ей в глаза. Они у неё большие, серые, как белки зимой, и как белки шустрые. А на верхней губе золотой пушок и крошечная родинка. Эту родинку Вавила приметил впервые. И с ней Лушка показалась ещё лучше, чем прежде. С силой провел по её плечу, груди.

Лушка сразу села.

— Пойдем скорее.

— Подожди, Лушка, я закурю.

— Ты ж не куришь.

— Не курю. А иногда вот бывает надо.

— С чего? Да што с тобой? — встала на колени, заглянула ему в глаза. — Што с тобой?

— Луша… — Вавила взял её руку, погладил ладонь. — Помнишь я говорил, что у меня есть грех на душе?

— Не хочу я знать про это…

— Нет уж, Луша, слушай. Может быть, не для тебя это надо, а для меня.

— Если для тебя, так говори.

— Лет двенадцать назад я встретился с одной девушкой, Ленкой.

— Жена?

— Ребенок у неё был… Мой…

Теперь Лушка сама не спускала глаз с лица Вави-лы, ссутулилась, ожидая удара.

— Да, Лушка, так получилось… Сошлись по-моло-дости… Понимаешь?

— По-ни-ма-ю, — она ссутулилась ещё больше, лицо исказилось.

— После того как убили дядю Архипа — её отца, Ленка ушла из барака к тётке, и мы с ней встречались только по праздникам. Когда она сказала, что у неё будет ребенок, я испугался. Молодой совсем, двадцать лет с небольшим. Живу на нарах в общем бараке, а заработок — на хлеб и селедку. Ты понимаешь меня?..

Провел по щеке, будто гнал что-то. Пальцы дрожали. Лушка решительно качнула головой.

— Нет, не пойму. Другого бы поняла, но ты не такой.

— Ленка, видно, очень меня любила…

— А ты?

— Тоже. Но струсил. Ленка не упрекнула меня. Перестала встречаться.

— Не врёшь?

— Вернее — я перестал. Но Ленка тоже меня не искала. Она, наверно, ждала меня. И через два месяца отравилась.

— А ребенок?

— Постой. Когда я узнал об этом, прямо в рабочей одежде в больницу. Двое суток я сидел возле Ленки, держал её руки. Она умерла…

— А ребенок?

— Он не родился.

— Она тебя прокляла?

— Если б прокляла, было бы легче. Даже не упрекнула. Все говорила о том, как я жить буду. «Тебе будет трудно жить. Ты добрый».

— Добрый, — отозвалась Лушка.

— А перед смертью поцеловала. И если я сейчас добрый, это сделала Ленка. У неё были такие же волосы, как у тебя.

— Ты любишь её до сих пор?

— Да.

Лушка долго молчала.

— А как же я?

— Ленка хотела, чтоб я нашёл хорошую девушку, И сказала еще: «Поклянись, что никогда не поступишь так, как со мной».

Лушка закрыла лицо руками. Представила себе Ленку. Волосы русые. Лицо доброе. Нос маленький, вздернутый, как у умершей сестры, и большие ресницы— тоже как у сестры. Тихо опустила руки и положила их на колени.

— Я бы так не смогла, как она.

— Луша, ты понимаешь, я не мог тебе не сказать.

— Да, такое лучше знать. Я сейчас думала: могу идти за тебя замуж после Ленки? Могу. Я, Вавила, буду такая, как Ленка. Ты сказывал, у тебя ещё что-то есть на душе. Страшное тоже?

— Нет, Луша, не страшное. Просто об этом не время пока.

— Подожду. Эх, видно, не веришь мне.

— Верю. Но просто не время.