Золотая пуля

Джек пожал плечами. Затем покачал головой. Затем улыбнулся, и за эту улыбку я простила ему все. И что стою, как дура, с раскинутыми руками. На скользком склоне.

Я так и стояла, раскинув руки. Затем чуть качнулась назад, чтобы взять толчок, и перебросила ногу вперед. Только бы не шваркнуться в грязь. Стирать одежду все одно мне, не Джек же это будет делать.

Я вздохнула. Я старше Джека, зачем я до сих пор позволяю ему верховодить? То туда с ним потащусь, то в другую сторону. Дура набитая. Коровий хвост.

Джек сегодня странный, с фингалом под глазом. Отец его бьет. Может, поэтому я согласилась пойти на берег. Не знаю.

Нога стоит вроде твердо. Я качнулась чуть назад и на возврате перебросила вперед отстающую ногу. Сапог тяжело ударил в землю и встал. И все бы хорошо.

Но тут подошва соскользнула.

Не останавливайся. Никогда не останавливайся.

Беги, Бетти. Бетти, беги.

Позже меня спросил отец, об этих костях. А что сказать. Кости как кости. Только огромные и странные.

Словно какое-то гигантское животное вросло в берег. И билось, и умирало. И наконец умерло.

И теперь мы с Джеком стояли и смотрели на эти кости. Я даже почти забыла, что вся перемазалась в грязи, когда полетела. Талая вода подмыла скалу, а потом ударили заморозки и превратили воду в лед. Лед сломал камень. Странно, но так. Лед сильнее камня.

Скала раскололась. Огромный кусок берега упал вниз, съехал в ручей, сминая пласты земли и глины, и теперь выглядывал из воды, дремучий и лохматый от рыжей травы, как горб старого бизона.

Огромная кость торчала из стены, из скола – мне казалось странным, что такое животное вообще могло существовать. Кажется, это была лопатка. Рядом торчали другие кости, потоньше и поменьше.

– Кто это был?

Джек покачал головой:

– Без понятия. Я таких огромных зверей никогда не видел.

Я тоже не знала. А еще я перемазалась с головы до ног в грязи и уже замерзала на ветру. В сапогах хлюпала вода.

– Может, индейцы знают?

– Я думаю, это был гигантский скорпион, – сказал Джек наконец.

– Чего? – Я обалдела.

– Скорпион. Видишь, это вроде как хвост и жало. – Джек показал на мелкие кости. – Я бы точно наложил в штаны, если бы такого увидел.

Джек почесал затылок, затем сплюнул. Почти по-взрослому. Его фингал налился желтизной и словно бы делал лицо старше. Я представила такого скорпиона, как он описывал, и похолодела.

– Да ну тебя! – сказала.

– Просто кости, – сказала я. Отец посмотрел на меня и кивнул.

– Иди матери помоги, – велел он.

Я кивнула. У меня болели руки, я оттирала одежду на ледяном ветру. У ручья. Оттуда как раз мост видно.

– Бетти, – окликнул он меня, когда я уже взялась за ручку двери.

– Что?

– Стоило оно того?

Он словно знал про мои стертые до крови руки. Хотя я прятала их под передником.

Я подумала: какие-то, черт побери, кости. Я могу ругаться не хуже погонщиков скота. Ий-е-хху! Но потом вспомнила улыбку Джека, когда я спросила: «Долго еще?» И сказала:

– Стоило.

Отец кивнул. Я открыла дверь и вышла во двор. Холодина собачья. Я обхватила себя руками. Такой холод, словно в лицо мне выплеснули всю зиму. Из ведра.

На дворе темно, и где-то вдалеке собака лает. Это у Джека. Его семья – наши арендаторы. Я вышла на двор. Мы бедные, но если у тебя есть арендатор, ты не совсем бедный, есть и беднее тебя. В общем, да. Хотя отец Джека все пытается разбогатеть, но у него плохо получается.

Коровы сонно и смачно вздыхали в коровнике. Кто-то отправляет их пастись и ночью, многие так делают.

На свободном выпасе. Земля-то здесь ничья и еще долго будет ничьей. То есть индейцы, конечно, мешают. Нет ничего хуже апачей, говорила мама. Даже чума и оспа. Они смерть.

Я постояла, дрожа, но уйти не уходила. Я смотрела вдаль, туда, где лаяла собака. Там горел один огонек. Потом медленно погас.

Как там Джек? Папаша Джека его поколачивает. Кулаки у него чешутся, не знаю. Один раз Джек так получил, что даже стоять не мог, я его сама оттащила в сарай и уложила на солому. Он стонал и вырывался, пока я не принесла горячего молока и не напоила его. А потом добавила виски, что стащила у отца. Джек уснул.

В другой раз он замывал кровь у ручья, я увидела его худущую голую спину. Позвонки торчали, что твой… о, как у этого, в стене! Скорпиона. Хотя я почему-то думаю, что это была птица.

В другой раз он пришел с крючком в губе. Вот как это может быть?

Сказал, что на рыбалке оступился. Я стащила у отца кусачки и срезала крючок. Только никакая это не случайность. Я по глазам видела, что Джеку это не просто так прилетело. А снять сам он не мог, у него все руки были изрезаны. Распухли, красные, неловкие. Джек держал их в ледяной воде, а потом они не гнулись. Рубаха вся в кровище. Я заставила его снять рубаху, пошла к ручью. Застирала рубаху, сижу, тру камнем. Кровь только холодной водой отмыть можно. Руки уже онемели. Потом смотрю, по воде уплывает розовое пятно. То есть одно мгновение было – и все, растворилось. Но я все равно увидела. И что-то меня словно ударило.

И я как зареву. Как дура. Сижу над ручьем, нос красный, сопли в три ручья, а сама тру и тру. И реву.