Золотая пуля

Заслышав свое имя, распятый бешено раздул ноздри, те загудели, будто клапаны на прочистке, к струнным добавились духовые. В моем левом смоляном ухе лопнула жилка, струйка крови клюнула меня в плечо.

– Узнал-узнал, – захлопал в ладоши старик, закудахтал от удовольствия. – Сам узнал или подсказал кто?

– Я ухожу, – поднялся я на ноги.

– Один не справлюсь, – засомневался старик. – Больно ты лютый. Эй, дырявые мальчики, пособите-ка мне.

Старик повел плечами и загремел железом, дергая по очереди то одной, то другой рукой. Наконец я понял, куда вели эти шланги и кто шаркал следом. По коридору пронесся далекий топот. Сейчас они примчатся сюда всей толпой! Дырявые мальчишки. Они были героями наших дворовых страшных историй. Потерянные, украденные, убитые и съеденные дети, которые потом приходят тебя убивать.

Чуть постарше меня, но совершенно голые, с жуткими наростами на коже, огромными, вроде шипов или отдельных пальцев на груди и шее. Одни мальчишки слепы, но знают скрип ветра, эти выловят меня по слуху и расчленят, другие увенчаны острыми носами, эти вынюхают любую дичь, грязь из-под ногтей, кровь в брюхе блохи, но самые страшные третьи, они притворяются стенами. Никому нельзя верить! Беги! Беги!

Робость моя, помноженная на хаос, бурю в голове, прорвалась отчаянным:

– Да кто вы все такие? Откуда выползли? Какого черта? Вас нет! И быть не может!

– Однако ж вот они мы, – присел в шутовском реверансе Птеродактиль.

Фонари смотрели в разные стороны, вынимая из темноты совсем уж невероятное, но я туда не смотрел. Зрение мое сузилось до конуса не больше фута шириной. В его створе скакал и кривлялся старик.

– А где нам еще нориться? Где откладывать и пасти личинок? Где путать свои корни? – Он подскочил к павшему мальчишке и в два оборота скрутил ему шею, вырвал голову из плеч, с нее обильно замокрило на пол. Птер воздел голову на ладони и продолжил, обращаясь уже к ней: – Кто воспитает наших слепых подземных детей? Кому есть дело до племени червя? Разве кто-нибудь станет ценить и следовать нашим традициям?

– Брось ее! – Я шагнул вперед, выставив рог, как бушприт ледовой шхуны.

– А ты отбери, – рассмеялся старик и бросил голову в сторону Змеесоса. – Валяй, он ждет. Смени его на кресте. Ну же!

Гнев наконец пережег предохранители. Как давно я этого ждал.

Я сделал шаг и вонзил рог ему в грудь. Старик успел отшатнуться, но я вырвал кусок мяса, целый шмат, кровь ударила фонтаном, брызнула мне в лицо. Я ударил еще раз. Промах! Старик завыл, рухнул на задницу и покатился. Нельзя было мешкать.

– Хааааааарт! – торжествующе захрипел Змеесос. Я рванул к нему и мимо. Пинком отбросил дверь… Удар в висок швырнул меня на колени. Я ошеломленно хватал ртом воздух, голову точно окунули в жидкий азот, она онемела и светилась изнутри. Правая рука повисла, как плеть. Я попытался перекинуть рог в левую. Выронил. Еще один сокрушительный удар, теперь в плечо, и я завалился. Свист. Свист. Точно бьют кнутом. Ноги Змеесоса оказались свободны! Он пытался перехватить мне горло струной. Она пела, подневольная убийца. «Ниже… порвет жилы… захлебнешься. – Холодный мальчишка стоял на одном колене, взрывом ему сорвало шлем с головы, под забралом оказалась коровья голова. – ПОЛЗИ!»

Я дернулся. Воткнулся носками в выбоины в полу и попытался ползти. Рог уперся мне в ногу. Запихнул его в брюки.

– Вот ты какой?! – Старик оказался проворнее Змеесоса. Он захлестнул мне шею проводом и потянул. Позвонки хрустнули. Носом хлынула кровь. Мысли подернулись кровавым туманом.

– Не-хо-ро-шо у-бе-гать. – Дед наклонился и набросил еще один виток провода. – Ты хотел сюда? Думал, здесь твое спасение? Изволь! Сейчас мы всласть спасемся тут с тобою. – Птеродактикль потащил меня за дверь. Змеесос сделал рывок, но старик увернулся.

Вся вонь, какую я только мог себе вообразить, ни шла ни в какое сравнение с тем, что творилось внутри.

6. Школа

– Смотри, впитывай внимательно. – Дед схватил меня за волосы и поднял голову над полом. Могильник. Дверь вела в комнату, до потолка заваленную черными, перекрученными телами, они лежали штабелями и кучами, некоторые еще шевелились, или это орала больная моя фантазия, представляя, как все они сейчас накинутся на меня, еще свеженького, устроят пир. Фонари метались, пьяные летучие мыши, выдирая из мрака обглоданные руки, хватающие взгляд голыми костями пальцев, лица, на некоторых еще висела кожа, но глаза провалились, сгнили, сцепленные решетки ребер таили в себе геенны протухшей плоти. Здесь стоял неумолчный вой смерти.

– Ты не бойся их. Не бойся, – ворковал старик. Я не сразу понял, что он это мне. Из ноздрей и рта сочилась горькая рвота. Все-таки что-то еще оставалось у меня в желудке. – Они сытые, не тронут.