Золотая решетка

Она недоуменно пожала плечами и стала в свою очередь подробно расспрашивать о путешествии, о родственниках мадам и о том, как живут сейчас в Париже.

- У нас еще будет время об этом поговорить, - сказала Агнесса. - Пока я буду принимать душ, вы, Викторина, приготовьте мне полотняное платье: я просто задыхаюсь в черном костюме. Уверена, что в полдень будет жара!

- Температура по сезону! - глубокомысленно заметила Викторина. - Мадам сама знает, какая тут погода в октябре.

Когда Агнесса приняла душ, переоделась, подставив голые руки и шею ласковым утренним лучам, она сунула босые ноги в сандалии и вышла поиграть с Рокки на террасу, громко смеясь и вороша его волосенки. Она тщательно изгоняла из памяти последние отголоски своего путешествия и семейных встреч, но вдруг без всякого повода вспомнила тетю Эмму, - возможно, просто поза или лепет ребенка навели ее на эту мысль, но, так или иначе, она не могла забыть ее образ и сразу помрачнела. Она кликнула Ирму, поручила ей присмотреть за ребенком и позвонила Мано, понимая, что иначе ей не избыть тяжелых мыслей.

- Ну как? - раздался в трубке милый грубоватый голос, совсем такой, как десять дней назад. - Не слишком было мучительно?

- Ах, Мано... мне столько вам нужно рассказать, - произнесла Агнесса, сама еще не зная в эту минуту, собирается ли она ограничиться рассказом о своих дорожных злоключениях или ей просто надо поведать подруге все, что ей открылось в Буссарделях, все, что она натерпелась от них, включая последний трюк, который они с ней проделали. - Надеюсь, вы приедете ко мне? Сегодня, хорошо?

- Сегодня, миленький, увы, не выйдет. Не могу отлучиться из дому ни на минуту.

- У вас люди?

- Агнесса, я вам все объясню при встрече. Ну а теперь в двух словах расскажите о вашем путешествии.

Нетерпение Агнессы вдруг исчезло. Откровенный разговор по телефону не очень ее прельщал. Мано обещала приехать при первой же возможности.

- Я не могу ручаться, что приеду в Кань, - сказала Агнесса. - Я так долго не видела мальчика...

- Ну ясно. И потом, повторяю, сегодня я очень занята. Я сама к вам приеду, Агнесса. Без предварительных сговоров, как только сумею.

Все утро Агнесса не могла найти себе дела. Ее работы на мысе Байю, прерванные неделю назад в связи с отъездом, оказались не такими уж срочными. Какая-то непонятная сила побудила ее подняться на второй этаж, в те комнаты, где они жили с Ксавье и которые после его смерти стояли пустыми. Она открыла комнаты, проветрила их, оглядела стены и вдруг решила произвести здесь кое-какие изменения. "Пора перевернуть страницу, - подумалось ей. - Память о Ксавье живет во мне, а не среди этих оштукатуренных стен. Здесь на втором этаже сухо, холодновато. А что, если все переставить по-другому?" Часть мебели, принадлежавшей Ксавье, перенесли в нижний этаж: теперь она стояла в спальне Агнессы и в ее кабинете. А на втором можно будет устроить комнаты для гостей. "Ксавье одобрил бы. Пора, пора перевернуть страницу", - снова повторила она про себя.

Мысль о будущих переменах в доме и о начинающемся новом периоде жизни отчасти восстановила ее душевное равновесие. Как и всегда, она находила опору в самой себе. После обеда она решила прогуляться и долго бродила в одиночестве по острову, обходя стороной дома, и не стала спускаться в порт. Совсем как в былые девичьи годы. Когда с ней случалось что-нибудь неприятное, когда она разочаровывалась в чем-то или в ком-то или же после очередной семейной сцены, Агнесса не бросалась к подруге излить душу, она выходила из дому, шла куда глаза глядят по парижским улицам, забегала в музеи, облюбовывала себе какой-нибудь ресторанчик и обедала там в одиночестве, шла в театр или в кино, а потом проводила еще полчаса в каком-нибудь дансинге, славившемся хорошим оркестром, и отказывала танцорам. И возвращалась, наконец, в особняк Буссарделей, погруженный в дремоту, ложилась спать просветленная, примирившаяся с родом человеческим, после доброй порции пребывания наедине с самой собой.

В первый же день после возвращения остров вновь завладел ею, как завладевают человеком чары, как завладевает любовь, в которой начал было сомневаться. С удивительной способностью к обновлению, доставлявшей ей радость, ибо она сама отдавала себе в ней отчет и благодаря этой своей душевной гибкости особенно полно ощущала себя женщиной, она постепенно забывала Париж, родных, а возможно, и войну, с головой окунувшись в свое обычное существование на мысе Байю. Она вновь обретала свою отчизну. И, однако, этот Пор-Кро, скорее уж греческий, чем латинский остров, был отнюдь не похож, даже находился в разладе с ее родной страной. "Именно так! подумала она, вернувшись домой и вполне искренне забыв свои недавние волнения в оккупированном Париже. - Именно потому, что мыс Байю не та земля, где я родилась, я чувствую себя здесь по-настоящему дома".