Дьяк посольского приказа Фёдор Горохов прибыл в этот признающий власть царя улус через Астрахань, куда спустился волжским речным путём на посольском струге. В Астрахани воевода города и края во время роскошного ужина, устроенного в честь важного гостя из Москвы, объяснил ему настроения среди пограничных кочевников, а после дал, кроме ценных советов, ещё и важных по местным представлениям сопровождающих: отрядил стрельцов, двух купцов с товарами для орды и проводников калмыков. Стрельцы и купцы придали Горохову значительность, но одновременно собственную значительность почувствовали и тайши, которые собрались для встречи с московским посланником.
Переговоры должны были иметь очень серьёзные последствия, а потому оказывались тяжёлыми, продолжались третьи сутки. И Горохов не был доволен их ходом. Густые чёрные брови дьяка сходились у переносицы большого с горбинкой носа крыльями сумрачного беркута, уже не уверенного, что ему удастся поймать крупную дичь, на какую рассчитывал вначале. Причину непреодолимых противоречий он видел в третьем тайше, который тоже сидел на толстом ковре, расстилаемом только при приёме знатных гостей. Было ему лет сорок, и он единственный остался при оружии – из поясных ножен торчала серебряная рукоять охотничьего ножа. Этот тайша Дайчин недавно перекочевал из степей Азии к берегам Яика, ещё не был подданным царя и вносил смуту в калмыцкие умы. Дьяк про себя проклинал его, чертыхался, однако до поры до времени сдерживался, избегая угроз и брани, старался убеждать. Посаженный возле жаровни с углями, как самый почётный гость, он говорил витиеватым слогом, производящим наибольшее впечатление на туземцев.
– В калмыцкой орде над калмыками и татарами владельцы вы, тайши, – мягко продолжил он разговор с другого захода. – А станете заодно с крымскими ханами, они вас своими холопами сделают. Надо вам знать, все татары калмыкам не желают добра, послушны вам только из страха, а по своей мусульманской вере желают всякого добра крымским татарам. Предсказатели их татарские по закону своему говорят, что быть татарам и Крыму в разорении от калмыков. Вот они и ищут вам разорения, стараются с милостью великого государя рассорить, чтобы отвлечь ваши помыслы от Крыма. Так вам бы наоборот, сближаться с великим государем в одной мысли против крымцев.
– И в нашем калмыцком письме написано, что калмыки будут владеть крымскими юртами, – осторожно вмешался тайша Мончак. – Есть на крымском острове гора, называют её там Чайка-бурун. Про ту гору написано у нас, что в ней много золота, и владеть тем золотом калмыкам. Что татары нам не желают добра, мы и сами знаем. Мусульманин доброхот мусульманину и нам подчиняется только пока мы сильнее. Однако и на русских надеяться нельзя. Яицкие казаки, а по Волге русские люди в городах, а особенно подданные государя башкиры много нам делают ежегодно всякого зла. Русские люди к тому же обычаев наших не знают, оттого и рознь между нами. А крымский хан каждый год присылает к нам послов, обещает большую добычу, если поёдём с ним на русские города, а города потом отдаст нам в полон. Однако мы не слушаемся и крымскому хану не помогаем. Но и на Крым идти войною, какая нам выгода? За службу государю мы уже год наград не видели, а крымскому хану за мир с ним государь ежегодно шлёт по сорок тысяч золотых рублей. Крымцы получают их, и всё равно войною на него ходят. Калмыкам обидно, почему им не давать тоже по сорока тысяч золотых рублей за их службу?
Горохов надменно рассмеялся, но смех получился натянутым.
– Крымский хан пообещал давать вам государевы города? Да он у нас давно не только какого-нибудь городка, но и деревни не смог взять. Вы хотите получать из казны тысячи золотых, так сначала покажите свою службу. Вот у вас сейчас посол крымкого хана, так отправьте его в Москву, за это получите большое жалование. А послу в Москве ничего плохого не сделают.
Мончак покачал головой с неодобрением.
– Этого никак сделать нельзя, – возразил он. – Нас все станут укорять предательством, и никто больше послов к нам не будет посылать. А мы от этого прогадаем и от царя станем зависеть, как ещё никогда не зависели.
– Если так, – дьяк гордо расправил плечи, – то государь велит с русских городов идти на вас огненным боем, и к врагам вашим, дальним калмыкам пошлёт гонцов, чтобы они шли на ваши улусы и брали вас как добычу.
– Ты что? Нам грозить приехал?! – вспыхнул Дайчин. – Если бы ты не был прислан из самой Москвы, то за такие слова быть бы тебе в Бухаре на рынке рабов. Если бы государь решил нас воевать, он бы, не грозясь, велел идти войной и разорять. И мы не боимся войны. Это в божьей руке, кому бог в войне поможет.
Тяжёлое молчание в юрте ощутимо повисло над всеми головами. Говорить было не о чем. Разговор опять зашёл в тупик. Горохов первым покинул юрту Мончака, догадываясь, что тайши после его ухода переговорят и укрепятся в противоборстве воле Москвы.