Соседи привыкли, что в доме за углом обитал отшельник и нелюдим молчаливый, неприветлевый и не очень опрятный старик. Одевался он в вельветовые мягкие пары, нечто среднее между пижамой и тренировочным костюмом, и в свитера, когда требовалось утеплиться. Причем, носил их до полной степени ветхости, после чего мисс Копур выбрасывала непригодную к реставрации вещь и привозила из магазина нечто подобное. Бартон самостоятельно стриг под ежик густые пегие от седины волосы и ежедневно брился, пользуясь после бритья одним и тем же очень дорогим и редким одеколоном. Упаковки с черными флаконами раз в полгода прибывали к нему из Токио со специальным курьером. Принимая дар обязанного ему жизнью парфюмера, Тимоти делал редкое исключение. Его бодрил запах «Итаки», оставшийся одной из немногих, весьма эфемерных, но важных связей с прошлым. От всех иных видов выражения благодарности спасенных им людей он отказался.
Бартон вставал в семь и ложился далеко за полночь. Иногда он засиживался над работой до самого утра. Нет, он не писал мемуары и не намеревался повторить литературный успех Флемминга. Тимоти придумывал самые неожиданные авантюры и лично осуществлял их. Здесь же, не выходя из комнаты. Иногда ему приходилось привлекать помощника или сколачивать надежную команду. В неё неизменно входил Вилли Уорк, лучший ученик Бартона, одним из немногих, кто удостоился привилегии посещать старика и работать с ним. Большинство бывших коллег забыли Бартона, считая неприятным сумасшедшим.
Они ошибались — как никогда расцвел в уединении дар Бартона выстраивать хитрые игровые комбинации, основанные на интуиции и огромной информации. Тимоти был одним из первых, кто оценил возможности хорошего компьютер с выходом в Интернет. Он владел многими хитростями компьюторной сети и кодом входа в банк данных своего бывшего ведомства. Этот код, с разрешения высшего начальства, получал для Тимоти Вилли. Взамен за услугу в разведотдел поступали блестяще разработанные планы оригинальных операций.
— Крафт — наше последнее дельце. Дай мне слово, — сказал Тимоти после того, как они с Вилли закончили обсуждение. — Доверься старику и на этот раз, сынок.
Вилли посетил Кливленд накануне поездки в Мюнхен. К Полине Ласточкиной Уорка послал Бартон: — Эта женщина поможет тебе не затягивать охоту. Пора ставить точку.
— Обещаю. Финишная лента уже у моего носа, Тимоти. — Вилли отхлебнул кофе, не удивляясь, как утонченный гурман Бартон может пить годами растворимое пойло. Ему даже понравился вкус — в нем было нечто чрезвычайно ценное — несуетливая, основательная заурядность.
— А я перехожу на вышивание. Мелкий рисунок, блестящие бусины, сложный узор. Игра в бисер. Естественно, выражаясь фигурально. Оставлю за собой сферу мелких авантюр и забавных мошенничеств.
— Ты можешь позволить себе эту роскошь, Тимоти… Хочется думать, что мы не проиграем последнюю крупную партию.
— Вопрос состоит в степени сложности решения задачи. А победа неизбежна. Можешь не сомневаться, человечество не вымрет от руки сатаны. Мне по секрету подбросил данные один святой. Зло обречено.
— Я рискую не только собой.
— Русская женщина — подарок судьбы. А может, посланница того самого святого, которому я все таки поставил килограммовую свечу.
— А что с ней будет потом?
— Тимоти пожал плечами, прикидывая варианты: — Потом она приедет сюда. Я не решался завести даже собаку, чтобы не привязаться и не брать на себя ответственность. Но девочка долго не загостится… Да есть ли на этом свете вообще что-нибудь постоянное? Кроме, конечно, моей приверженности одеколону» Итаки»…»
И вот она стояла на пороге дома Бартона, хмуро глядя на запущенного старика. За спиной гостьи лил дождь. Ее одежда промокла, вода стекала по прямым волосам, из-под которых смотрели полные тоски фиалковые глаза. Глобальный образ скорби.
— Я — Дина Валевски.
— Заходи, Полин. Рад.
Тимоти принес новую темно-коричневую вельветовую пару, шерстяные носки и теплое белье.
— Ступай в душ, переоденься, я пока приготовлю ужин.
Слыша, как плещется в ванной вода, Тимоти обследовал холодильник. Как назло, накануне очередного пополнения, полки не радовали обилием продуктов. На них попросту ничего не было. Кроме консервных банок с уткой по-пекински. Это блюдо, некогда любимое, Тимоти держал для редких гостей. Уже, наверно, года два.
Разогрев сковороду, он вывалил на неё содержимое — нечто в соусе карри, состоящее при ближайшем рассмотрении из кусочков мяса, обмякших ростков бамбука, шампиньонов и черных бобов. «Рассчитано на три порции.» Прочел он на этикетке. — Отлично, останется и на завтрашний обед. Возиться с едой нам будет некогда. Кажется, чудаку Тимоти пора взять ученицу».
Кутаясь в пижаму, девушка появилась в кухне.
— Садись. Вино пьешь?
— Кажется. Пока я ещё не знаю, что могу и что хочу.
Тимоти разлил в рюмки коньяк и, поставив сковороду на стол, скомандовал: — Прошу.
— Нелегко пришлось? — спросил он, глядя, как механически пережевывает пищу гостья. Сам он хрустел мелко нарезанными дольками большого зеленого яблока.
— У меня жизнь не складывается. Не знаю почему.