Золотая рыбка

— Разумеется, должен же Глеб Борисович покемарить. Ну, может, выпил парень. У него, вроде, вчера была назначена встреча с американскими партнерами. Я в таких делах ухожу под воду. Мне засвечиваться с иностранцами совсем ни к чему, а ему приходится отдуваться.

— Понимаю, ты меня забалтываешь — успокаиваешь, отвлекаешь… Я же не от ревности, а вообще, беспокоюсь… Невроз какой-то… Страшно.

— Это от того, что все хорошо. Когда дела через пень-колоду, все по фигу. А когда на душе солнышко — все тучи высматриваешь.

— Верно. За свое счастье трясусь. Ребеночек… и… мы хотели с Глебом тебе вместе сообщить, решили в следующую пятницу расписаться. Но пока не афишируем, поедем отдыхать. Когда вернемся, свадьба и прочее… вы с Соней, конечно, в ЗАГСе нас благословите… А мать я пока беспокоить не буду.

— Позвони хоть. Пусть порадуется, поздравит… — Андрей Дмитриевич подавил зевок. — Скоро семь. Шла бы в постельку, детка. А мне пора перейти к водным процедурам и тренировкам.

Полина слышала, как он сделал несколько глотков, очевидно, запил таблетку. Отец давно носил с собой нитрогранулонг, но от серьезных обследований напрочь отказывался.

— Извини, я совсем сумасшедшая. Невроз. Попробую часок поспать. Привет Соне. — Полина в раздумье опустила трубку. Спать не хотелось, противная пустота в груди снова раздувалась леденящим шаром, грозящим взорваться и убить все живое.

— Это позор, Ина! Вызывай психушку, — громко сказала она. Нарочито спокойно устроилась на диване в гостиной и даже взялась читать «Cosmopolitan», но ежеминутно поглядывала то на часы, то на телефон. В восемь снова позвонила Глебу и услышала то же самое сообщение. Приняла контрастный душ, надела зеленый свитер, подвела глаза изумрудными тенями, с ощущением, что начался новый этап жизни.

Полина уже собралась выйти из дома, когда раздался звонок.

— Дочка, я в офисе. — Голос отца не понравился Рите. — Ты скоро приедешь?

— Уже выхожу. Глеб объявился?

— Его пока нет… Приедешь, поговорим. Есть кое-какие версии, надо проверить. Жду.

Встретив Риту, отец запер дверь своего кабинета и посмотрел на неё как-то жалобно, словно должен был выдрать зуб. И молчал, прикидывая, как далеко можно зайти в откровенности с беременной женщиной.

— Где Глеб?! — Рите показалось, что она превратилась в стальную струну, натянутую до предела. Крепкая, звонкая, чуть тронешь — и лопнет.

— Не знаю. Никто не знает. Я связался с американцами, с охраной, с ребятами. Его никто не видел со вчерашнего вечера… Дело в том, что на встречу в ресторан он не пришел…

— Я же звонила! Он был там. Часов в одиннадцать…

— Возьми себя в руки. Мы уже посоветовались с Красновским. Ждем ровно сутки, потом заявляем. У меня есть кое-какие связи в органах… Видишь ли, мы проверили, — исчезла очень важная документация и счет в банке. Пока удалось получить информацию лишь об одном, российском. Сумма незначительная. Возможно, случайность… Запросили европейские отделения…

Струна в груди Риты лопнула. Оглушающая боль, снарядный свист засасывающей черноты.

— Обо мне не беспокойся. — Пошатнувшись, Полина выскользнула в коридор. Ополоснув лицо в туалете холодной водой, она тупо простояла с четверть часа у окна, и вновь поднялась в кабинет отца. Ощущая непробиваемое спокойствие паралича, уселась в угловое, спрятанное за стеллажами кресло и приготовилась ждать. Упорно и долго — сколько понадобится.

Глава 10

События этого дня, обрушившиеся на «Оникс», казались обрывками странного фильма, на которые порой нарываешься, «листая» пультом программы. С минуту смотришь на экран, держа палец на кнопке, с готовностью перескочить на что-нибудь более веселенькое. Но постепенно втягиваешься. А когда появляются финальные титры, с отвращением выключаешь «ящик», бормоча: «Ну и дрянь… Какого вообще черта…»

Завораживающее и самое противное было в том, что ничего понять было невозможно. В кабинете Ласточкина заперлись руководители фирмы, названивая, посылая запросы, читая поступающие факсы и беспрестанно куря. Тревога сменилась растерянностью, растерянность страхом, страх — полным отчаянием. Картина вырисовывалась жуткая: Глеб Борисович — реальный руководитель компании, исчез, а вместе с ним в европейских банках, где хранились основные средства «Оникса», произошла ликвидация счетов. Кто-то «крутанул» «Оникс» по-крупному, обобрав до нитки и оставив с колоссальными долгами за невыполненные условия фантастических контрактов, которых оказалось не мало.

Полина застыла в своем кресле, плохо ориентируясь в происходящем. Она запретила себе думать о самом страшном — возможной гибели Глеба, и все же обмирала при каждом звонке, ожидая трагических сообщений. Порой она чувствовала себя маленькой девочкой, которую наказали и поставили в угол, а потом совсем забыли. Полина что-то бубнила, перемешивая слова гимна Советского Союза с врезавшейся в память фразой из молитвы оптинских старцев: «Господи, во всех непредвиденных случаях не дай мне забыть, что все ниспослано Тобой…»