Золотая рыбка

— О, черт! — Алла на всякий случай стянула шарфом голову. — Она так старательно внушала себе недомогание, что чувствовала себя совершенно разбитой. У дивана валялись журналы с видами средиземноморского побережья, но Алле не хотелось даже смотреть на них. Она изо всех сил подавляла в себе ощущение совершающейся ошибки. Роковой ошибки, которую ещё можно исправить. Она приводила себе все новые и новые аргументы в пользу собственного невмешательства в происходящее. Но в голову упорно лезли неотвязные мысли: что с Полиной? С Глебом? Как буду я загорать у собственного бассейна в Ницце, зная, что на московском кладбище осталась могилка с обидно коротким интервалом в громоздких цифрах…

Алла застонала, почувствовав, как вгрызается в её мозг самая настоящая, без дураков, головная боль. Промелькнула жуткая мысль: это навсегда, от этого не будет избавления, потому что каждого ждет расплата…

Глава 13

Соня вторые сутки дежурила в отделении интенсивной терапии. Она обжилась, приучила себя дважды в день спускаться в буфет, ломящийся от разнообразной, невиданной ранее в больничных условиях снеди, дремать на обитом вишневым дерматином диванчике в закутке коридора. Здесь, рядом с дверями дамского туалета, на котором белела косая надпись мелом: «Леди, просьба не курить в сортире», стоял густой запах дыма. Некурящая Соня была до сих пор уверена, что не переносит сигаретный дым, и в подобных удушающих условиях немедленно скончается от приступа астмы. Но, оказалось, ни дым, ни сон на диване, ни прочие физические лишения, такие, как отсутствие возможности принять душ перед сном и переодеться в свежую пижаму, вымыть волосы персиковым шампунем, почитать любимую книгу — ничего не значат в сравнении с обрушившейся бедой. Хрупкая Соня оказалась семижильной.

Соня чувствовала себя маленькой девочкой, потерявшейся на вокзале чужого города и оказавшейся вдруг у заветной двери. Надо было долго-долго сидеть, глядя на матовое стекло с красным крестом, молиться кому-то, просить высшие силы о великом благоволении, и тогда двери распахнутся, в них появится человек — единственный в мире, самый родной, самый нужный.

Потеряв родителей в раннем детстве, она выросла в семье тети, не избалованная ни особой любовью, ни вниманием. Никто не мучал девочку, тем более не избивал — семья инженера-баллистика в составе супругов и сына тети от первого брака, проживала в атмосфере сухого, скудно-интеллигентского благополучия. Здесь было правильно, мирно и холодно. Ни всплесков раздражительности, злобы, ни душевного тепла. Из своего детства Соня вынесла закон скудости эмоций, якобы, составляющий неотъемлемый признак интеллигентности и убеждение в своей заурядности. После библиотечного института она попала в библиографический отдел Ленинской библиотеки и тихо просидела там три десятилетия. Не меняя ни рабочего места у окна, ни привычки кипятить по утрам воду для кофе, ни прически. Раз и навсегда подстригшись «под каре» и выбрав в качестве личной униформы темно-серые и светло-серые (в праздничном случае) костюмы, она постепенно седела, старела и умнела. Уж очень много книжек прочла за тридцатилетие Софья Матвеевна. По мере того, как увядал её физический «скафандр», душа расцветала богатым и нежным цветом. Удобрением этого редкого цветка послужила мировая классика. Соня, легко осваивающая языки, предпочитала знакомиться с авторами в подлиннике. Маркеса она прочла на испанском, Уайльда — по-английски, Моруа — по-французски.

Пару раз, до рубежа тридцатилетия, она увлекалась интересными мужчинами, и каждый из них принес боль разочарования. Классика и современность в области взаимоотношений мужчины и женщины находились в жестоком противоречии. Герои, способные уехать на Кавказ в результате возвышенных чувств, перевелись. А может, доставались другим, более ярким, манящим. Из-за Сони никто стреляться не собирался, и тем более, вызывать соперника на дуэль. Не было соперников, была тихая, преданная, нетребовательная женщина, готовая жертвовать собой за самую малость подаренных ей теплых чувств. Ну, а если кому-то нравится жертвовать, то мешать им не стоит.

У Сони уводили ценные книги, хорошие пластинки, занимали и не отдавали пятерку до зарплаты. Больше у Софьи Матвеевны взять было нечего, разве только жизнь. Но за её душой Мефистофель не являлся. Вероятно, для сил зла она тоже не представляла особого интереса.