– Может, Лика погибла? – осенило меня.
– Вероятен любой поворот событий, – вздохнул Коробков. – После обнаружения тела Заикина мы искали и его жену, и девочку. Я сам прошерстил все аэропорты, вокзалы, автостанции, Анжелика Заикина с дочерью границ России не пересекала, билетов на поезд-самолет-автобус внутри страны не приобретала.
– Москва огромна, это не город, а страна, – заметила я, – в столице легко спрятаться. И есть частные автомобили. При прохождении паспортного контроля машины регистрируются. Но по России можно кататься куда угодно без отметок. Вероятно, Анжелика находится поблизости, наблюдает за дочкой, но не подходит к ней.
– Почему? – тут же спросил Димон.
Мне пришлось в очередной раз признаться:
– Не знаю. Полину вы тогда не нашли из-за смены документов, девочку спрятали в детском учреждении, куда нельзя попасть просто так, с улицы. Изменение метрики, устройство в приют, побег Лики неизвестно куда, непонятно с кем, а может, и одной – все это возможно только после предварительной подготовки. У вас была версия. Заикин крадет улики, отдает их Анне Юрьевне, получает за услугу энную сумму и сматывается куда подальше.
– Но теперь это предположение разлетелось в пыль, – перебил меня Димон, – выясняется, что Петр украл вещдоки девятнадцатого октября, а певица с сыном-маньяком улетели семнадцатого.
– Петр мог передать пакет доверенному лицу Кругликовой, – возразила я.
– Встань на место Анны Юрьевны, – сказал приятель, – кому без страха, что он потом тебя шантажировать будет или за большие деньги продаст, ты разрешишь взять улики?
– Тебе, Ивану и Рине, – ответила я, – но это бессмысленный разговор, потому что мы знаем, что Петр мертв.
– И улик при нем не нашли, – подчеркнул Коробков. – Куда они подевались?
– Вопрос отправляется в корзину к остальным, – заявила я, – а теперь к нам приходит Анфиса Кривкина, которая называется Полиной Правкиной, и просит найти убийцу отца. Поговорив с нами, девушка уходит, и вскоре мы встречаемся с настоящей Полиной, которая сообщает, что Анфиса отравилась в кафе. И она, истинная Полина, просто пошла на поводу у Кривкиной, которая хотела узнать правду. Но в процессе беседы настоящая Полина изменяет свои показания, кричит, что хочет выяснить, что случилось с ее родителями. Говорит она путано, потом Полине делается плохо, и мы вызываем «Скорую».
Коробков постучал карандашом по столешнице.
– Ей измерили давление, оно оказалось очень низким. Дочь Заикина отвезли в клинику. Сегодня ее оттуда выпустят. Ничего серьезного у Полины нет, просто нервный срыв.
Я встала.
– Еще вопрос: кто платил за квартиру, в которой прописана Полина. пока она жила в детдоме? Мы не общались с сотрудниками кафе, в котором погибла Кривкина. Может, мне туда сейчас сбегать? Это недалеко совсем.
– Давай, – согласился Коробков, – а я позвоню Правкиной и приглашу ее к нам. И попробую прояснить ситуацию с квартплатой. Знаешь, меня удивляет, как они похожи, Полина и Анфиса. Не близнецы, но прямо как сестры. Давай у дочки Петра анализ возьмем?
– Прекрасная идея, – согласилась я, – пойду с барменом поболтаю.
Димон посмотрел в окно.
– Там вроде дождь намечается.
– Люблю грозу в начале мая, – процитировала я стихотворение Тютчева.
– Вот еще одно доказательство, – усмехнулся приятель.
– Чего? – спросила я, надевая ветровку.
– Я про Федора Тютчева, – уточнил Димон, – эстет, знаток иностранных языков, гениальный поэт. Его стихи сегодня звучат так, словно их час назад написали. Например, вот это:
Это он в тысяча восемьсот шестьдесят седьмом году про тогдашних либералов написал. А можно-то и сейчас применить. Чего молчишь?
Я наконец надела ветровку.
– Не знаю, что меня больше удивило – стих Тютчева, который я, несмотря на филологическое образование, сейчас впервые услышала, или то, что ты его наизусть цитируешь.
Димон поднял указательный палец.