Золотая шпора, или путь Мариуса

Но в Джанге шкала общечеловеческого настолько искривлена, что человек, взращенный на идеях Чистой Веры, ни за что не может угадать, с какой стороны его подстерегает катастрофа. Уджар перечислил Уго наиболее серьезные опасности. Но, как ни предупреждай человека о том, что в горах часто сходят лавины, предотвратить это он не в состоянии. Все же какую-то пользу инструкция Уджара могла принести. Друзья узнали следующее. В стране Джанг нельзя плевать на землю, на пол, на стену. Это — ужасное оскорбление. Вообще лучше не плеваться. Нельзя браниться в присутствии женщин, даже в шутку. Ни в коем случае нельзя заговаривать с незамужними девушками. А как отличить их от замужних? Это проблемы чужестранца. Нельзя благодарить хозяина за хлеб. За соль — пожалуйста, как и за все остальное. За хлеб — категорически нет. Это смертельная обида, так как считается, что хозяин должен предоставить хлеб гостю по законам высшим, которые благодарность только унижает. Со здешним богом также требовалось обращаться очень трепетно, ибо сказанное мимоходом "Слава тебе, Господи!" может восприниматься и как кощунство — хвалу господу следует возносить осознанно и в подобающей обстановке, а не скороговоркой и мимоходом. Ко всему, бог степняков — нечто совсем особенное. Народ этот поклоняется Небу. Солнце, Бог правоверных — для них всего лишь глаз их собственного верховного существа. Соответственно, правоверными они считают себя, а не тех наглецов с севера, которые ничтоже сумняшеся называют свою веру Чистой, потому что она — правильная, то есть очищенная от ошибок.

Долго, очень долго мог рассказывать Уджар насчет смертоносных традиций степняков. Но Уго понимал: от всех бед не застрахуешься, все обычаи не запомнишь. Чтобы вести себя, как степняк, надо родиться степняком. Хорошо бы, думал Уго, иметь Уджара проводником. Ну, хотя бы на первое время! Однако сие невозможно. В том-то вся хитрость местных обычаев, что путник, входящий в Джанг, должен знать их заранее, чтобы неукоснительно соблюдать. Учить его хорошему поведению категорически запрещено. Логика? Извольте: случайным людям среди степняков делать нечего, от них вред и суматоха. А тот, кто потрудился изучить обычаи ради того, чтобы прийти к нам, рассуждают здешние идеологи — такой человек не случайный, его мы примем. При этом игнорировалось то обстоятельство, что изучить обычаи Джанга заочно, в отрыве от реалий страны, никак невозможно. Получался замкнутый круг, и он полностью удовлетворял степняков, которые на самом деле хотели одного: образовать своим государством замкнутую систему, саморегулирующуюся и самообеспечивающуюся. В сущности, получалась та же ксенофобия, что и у общинников — только более изощренная, и потому более действенная.

Уго понимал, что здесь не пройдет поведение, оправдавшее себя в Союзе: глаза в землю — и бочком, под стеночкой. Но как же врасти в обстановку? И Уго придумал весьма оригинальный ход. У кого наименьшие шансы сболтнуть лишнего? У немого. Именно тот, кто распускает язык, обычно и попадает впросак с туземными обычаями. Так станем же немыми, решил Уго. Неосторожные жесты или в взгляды? Их все же легче контролировать. А вот язык в Джанге, как нигде, выступает в роли врага человеческого.

И пошли по дорогам Джанга трое немых. Очень осторожных. С доброжелательными улыбками. Со вкрадчивыми жестами. Они не боялись привлекать к себе внимания. Они шли по оживленным путям, по освоенным землям, через крупные города. Нет, не ютились они в насквозь продуваемых сараях. Им предоставлялись для ночевки вполне благоустроенные помещения. Никто не отказал им в пище. Скоро Уго убедился, что интуитивно нашел очень верный ход. Кто бы мог, ориентируясь на известные всем предания, упрекнуть жестоких и хитрых степняков в милосердии? А оказалось, что эти люди крайне предупредительны к любого рода убогим, будь те хоть трижды чужестранцы. Уго тихо дивился. В родной Рениге, которую он считал оплотом мировой человечности, уродство и вообще физические недостатки привыкли высмеивать — хотя, как правило, не зло. А здесь, в краю нечестивцев, язычников и злодеев, Уго увидел потрясающие вещи. Заскорузлые души этих выдубленных солнцем дикарей распускаются восхитительными бутонами при виде увечья совсем не ближнего человека. Ибо скрыть инородство трое путников не могли, даже набрав в рот воды. Как минимум, в Расмусе с Мариусом по их овальным лицам за десять миль было видно уроженцев левого берега. Но они были немыми, то есть ущербными — и это для степняков оказалось гораздо важнее.