Золотая шпора, или путь Мариуса

Шел он долго, а сколько — и сам не смог бы сказать. Плафоны, установленные на равном расстоянии друг от друга, гипнотизировали. Их методичное чередование напрочь убивало ощущение времени. Мариус вспомнил рассказы о пытке, применяемой в Ордене Пик: медленно и равномерно падающие на голову холодные капли, которые в конце концов доводят клиента до исступления. Плафоны выворачивали эту пытку наизнанку. Их монотонное чередование мягко ударяло в мозг, вымывало из организма сильные эмоции, наполняло тело ватой. Мариус двигался, как сомнамбула, без единой мысли в голове, строго вперед. Свернуть, собственно, было некуда — ответвлений коридор не имел. Если бы Мариус мог что-то чувствовать, то ощутил бы лишь огромную, нечеловеческую усталость. Если бы он мог включить сознание, то тут же свалился бы в изнеможении. Но сознание было подавлено — и организм отыскивал неведомые резервы энергии, которых нашлось не так уж мало. Любой путь имеет то преимущество, что куда-то ведет. В конце концов, Мариус оказался перед очередной дверью, очень похожей на ту, что впустила его в комнату с гномами. Черная, матовая, причем цвет определенно имел глубину, слегка разрежаясь ближе к поверхности и обретая космическую черноту в толще загадочного материала.

Массивная дверь открылась легко, как хлипкая калиточка. Два шага — и вот Мариус в обширном зале, вид которого способен поразить любого мирного рена. По представлениям Мариуса, его занесло куда-то глубоко под землю. И вдруг вместо этого его изумленному взору предстает зал, накрытый прозрачным куполом — огромным, лиг триста в диаметре. За куполом развернуто иссиня-черное небо со всем допустимым изобилием звезд. Светящиеся точки кажутся необычайно близкими. Их будто приклеили с внешней стороны купола. Панорама подавляет своей грандиозностью, но, по мере привыкания, в ней выявляется какая-то смутная ущербность. Внезапно Мариус понял, в чем дело. Не хватало двух лун.

Центр помещения пустовал. Вообще, свободного места оставалось столько, что в зале могло бы устроиться все население Черных Холмов, да еще бы и осталось чуть-чуть для будущего приплода. По периметру зала размещалось нечто непонятное и ужасное: сплошной ряд однотипных предметов с нервно пульсирующими, издевательски мигающими огоньками, с бесчисленными светящимися квадратами, на которых что-то передвигалось. Явно неодушевленные, предметы тем не менее жили, и как-то сразу становилось понятно: лучше в эту жизнь не лезть. Предметы испускали жуткие звуки — нечто среднее между кваканьем лягушки, чавканьем свиньи и бульканьем доведенной до кипения густой каши — и все это сопровождалось отвратительным механическим присвистом.

Колдовство, понял Мариус, и занял самую безопасную позицию — строго по центру помещения. От греха подальше. В безопасном окружении гулкой пустоты, под крылом пусть чудного, но звездного неба.

Однако, что же дальше?

Из затруднения Мариуса вывел представительный мужчина лет сорока-сорока пяти, обладатель длинных прямых черных волос, спадающих на плечи, коротко подстриженной бородки, носа с горбинкой, черных проницательных, с поволокой, глаз. Росту мужчина был немалого, на голову, а то и поболее, выше Мариуса. Скрещенные его руки покоились на мощной груди. Осиная талия. Неимоверно длинные ноги — две трети всего роста. Одежда, не страдающая скромностью, но не вычурная: темно-синий плащ из материала, похожего на бархат, но более легкого и гладкого, черная рубашка без застежек и с высоким воротом, маскирующим лебединую шею, еще более черные штаны — облегающие, сильно расклешенные, полностью скрывающие обувь. Рубашка на груди имела красный знак — змеевидные переплетающиеся линии на фоне неправильного треугольника. Знак посверкивал. Штаны были щедро украшены золотым плетением, которое лампасами спускалось от пояса к самому полу.

Мужчина возник из ничего. Один побочный эффект Мариус все же отметил: в момент материализации пространство ощутимо заколебалось. Так волнуется поверхность воды, в которую что-то плавно вводят.

— Ну, здравствуй, — сказал мужчина таким тоном, словно не очень-то и обрадовался встрече. Баритон его был густ, но не приятен, потому что не был тепел, а холоден.

— Присаживайся, — предложил хозяин.

"Куда?" — подумал Мариус. И тут же увидел, куда. Незнакомец щелкнул пальцами, и из пола, как грибы после хорошего дождя, выросли два серых стула причудливой формы. Странное у них понятие о мебели, подумал Мариус и сел, помянув на всякий случай Бога. Стул, вопреки ожиданиям, оказался сказочно удобными. Он моментально подстраивался под очертания твоего зада, он обволакивал, как перина. У Мариуса мелькнула мысль, что стул в конце концов полностью обтечет сидящего и задушит в своих объятиях. Но уж слишком нежно вела себя мебель повелителя гномов. Стул тут же замер, стоило Мариусу только подумать о возможной опасности.

Откинувшись, Мариус тут же ощутил навалившуюся усталость.

— Что ж, объяснимся, наконец, — ворчливо пробормотал незнакомец.

Из "Хроник Рениги" аббата Этельреда: