Герцог Бони оказался и таков, и не таков, каким оп представлялся Мариусу долгими бессонными ночами. Своей внешностью он лучше некуда иллюстрировал расхожее суждение: один и тот же человек не может быть молодым, богатым и красивым. Изящный вельможа, с благородной осанкой, в бархатном халате, с роскошными перстнями на пальцах. И с лицом рудокопа. Тяжелые складки на щеках. Темная, грубая кожа, густые, сросшиеся на переносице брови, широкий нос с вывернутыми ноздрями, оттопыренные большие уши, подбородок тяжелый, как кувалда. Пальцы герцога Бони были толсты и коротки, кулак — огромен, покрыт густым черным волосом. Какая-то смесь человека, обезьяны и дикого вепря.
Взгляд его поражал на месте. В темно-карих глазах отражался мощный едкий ум, он контролировал как телесную оболочку хозяина, так и все близлежащие тела. Этот взгляд не давил, как тоска, не пронзал, как клинок. Принцип его действия был тоньше и сложнее. Он, как фильтр, отделял в твоей душе зерна от плевел. Он сразу определял тебе место в системе мироздания — и оценка эта, похоже, всегда была безошибочна. Взгляд герцога Бони — это холодный аптекарь человеческих душ, манипулирующий микроскопическими гирьками импульсов и оттенков. Эти глаза напомнили Мариусу другие, столь же запредельно проницательные — глаза астролога Хлора.
Герцог Бони, неожиданно для Уго, оказался молод. Грубая внешность затрудняла определение возраста, но блеск в глазах, энергичная жестикуляция и масса других мелочей свидетельствовала: герцогу максимум — слегка за тридцать. Тот самый возраст, когда, если человеку дано много, то он уверен, что ему дано все.