Золотая шпора, или путь Мариуса

Мариус с Расмусом пристально наблюдали, как, заглянув в окна, Уго исчезает за тяжелой дубовой дверью. Хотя, может, совсем она и не дубовая. Далее события развиваются так. Мариус с Расмусом из кустов можжевельника наслаждаются чудесным видом на эту самую дверь и на ближний участок дороги. Они умащиваются поудобнее, как вдруг… Как вдруг, словно из-под земли, возникает отряд личностей в черно-лиловой форме, что означает неумолимую принадлежность к гвардии герцога Тилли. Мариус хочет броситься к таверне, но Расмус удерживает его. Уго уже не предупредишь. Отряд спешивается, привязывает лошадей, шумно вваливается в питейный зал. Их с десяток, и кулаки у каждого — как кувалды.

Обойдется или нет? Друзьям оставалось только гадать о намерениях гвардии. Черно-лиловые могли просто отужинать и залить зенки, не обращая внимания ни на что постороннее. Но прошло четверть часа — а из таверны так никто и не показался.

— Пойти надо, посмотреть, чего там, — вполголоса предложил Мариус.

— Я схожу, — отозвался Расмус и тут же покинул можжевеловые заросли.

Вот окно, проливающее свет на отдельные вещи. И что там в окне? Стул. На нем, спиной к окну — Уго. Его руки связаны за спиной, перед ним строят зверские рожи подручные герцога, этого тирана. Один из них держит речь и кружку. На заднем плане — стойка, за ней — хозяин, нервно перетирающий бутылки. А у дальнего края стойки притаился не кто иной, как лохматый санах Русан!

Расмус опрометью бросился к другу, голова которого торчала из можжевельника, как нечто крайне эрегированное. — Уходим, Мас! — прошипел Расмус и лихорадочно описал положение, которое, по его разумению, могло только ухудшиться. Рассуждал он просто. Наличие санаха говорит о том, что всю кашу заварил именно он, паршивый койот. Эта мразь знает, что их должно быть трое. Значит, вот-вот гвардейцы должны броситься на поиски двух недостающих членов святой троицы.

— Не дури, Мусти, — спокойно сказал Мариус. — Мы не можем бросить Уго.

Расмус хотел выругаться, но сдержался, хотя и с трудом. Дружок, этот теленок, соображает, как мертвый заяц. Неужели непонятно, что чертов санах работает совсем не против Уго! Под Уго он копать не может. С Уго у них — общие дела, которые обсуждаются ночью за углом сарая. Может они там и договорились сдать властям двух недотеп из Черных Холмов, которые увязли в дерьме по самые брови.

— Да кто он тебе такой, Уго твой ненаглядный? — громко воскликнул Расмус, забывая об осторожности. — Детей ты с ним крестил, что ли? Не дури, Мас — тут свою шкуру спасать надо.

Мариус не ответил. Он поудобнее устроился в засаде, окаменел и уставился на дверь. Он отрешился от всего суетного. Расмус в бешенстве прикусил губу. И тут хлопнула дверь таверны. Сноп света, вырвавшийся при этом наружу вместе с диким хохотом, четко обозначил растрепанного инородца.

Расмус едва удержался от крика. А санах вскочил в седло и что есть духу помчался по дороге, ведущей к замку герцога Тилли.

Глава 14 О грозном Седрике

Время шло. Военщина продолжала заседать в таверне. Боевой опыт Расмуса подсказывал, что бездействие становится губительным, что занимаемая позиция невыгодна, что необходимо ее менять — раз уж, прах его возьми, приходится все равно выручать прохвоста Уго.

— Слушай-ка, Мас, — сказал Расмус. — Вон, сколько лошадей без дела топчется. Давай-ка парочку себе возьмем.

— Зачем? — спросил Мариус, подозрительно косясь на друга.

— Поедем в лес по той дороге, что к замку ведет. Уго твоего любезного туда ведь повезут. Ну, а в лесу что-нибудь придумаем.

Мариус быстро понял стратегическую правоту друга.

Подкрасться к коновязи — дело тонкое, но выполнимое. Мариус высвободил первого попавшегося жеребца.

— Привяжи назад! — раздраженно зашипел Расмус.

— Чего?

— Он из герцогских конюшен. Глянь — герб на седле!

Мариус вновь послушался друга. Дважды подряд — это уж вовсе уникальный случай! Но ведь дело, чертяка, говорит. До поры до времени против гвардейцев не стоит предпринимать ничего решительного, чтобы не спровоцировать их на ответ, к которому пока ничего не готово.

В результате свободных демократических выборов из обшей массы отделили лошадей совершенно нейтральной принадлежности, всячески препятствуя им подать голос. Взнуздав животных, вскочили в седла и на цыпочках отбыли в направлении замка.