Золотая шпора, или путь Мариуса

Мариус проснулся. Он по-прежнему сидел на дубе, как в кресле, устроившись в развилке из трех кривых ветвей. Упасть отсюда было невозможно, даже задремав. Что разбудило его? Наверное, птица, пролетевшая рядом. С досады Мариус прикусил губу. Позор, позор! Уснул на посту! Что сказал бы Расмус? Мариус пошлепал себя по щекам. И услышал отдаленный стук копыт, четко слышимый в ночной тиши.

Топала далеко не пара лошадей — гораздо больше. Вот он, долгожданный отряд! Изогнувшись для прыжка, Мариус во все глаза уставился на дорогу. После некоторого замешательства вспомнил, что нужно подать сигнал товарищу — и свистнул. Наконец, увидел очертания всадников. С каждым шагом очертания твердели. Внизу слышался активный шорох — Расмус, добросовестный труженик невидимого фронта, принялся за работу. И, уже почти прыгнув, Мариус замер в немом изумлении.

Далее он действовал с несвойственной себе экспрессией. Не медля, он соскользнул вниз и бросился к Расмусу.

— Режь веревку! Быстрее! — налетел Мариус на друга, который во всю прыть уже несся опрокидывать дерево (занятие, способное доставить немалое эстетическое наслаждение).

Расмус начал было возражать. Но Мариус, не допустив прений, толкнул друга к натянутой через дорогу веревке. Друг полоснул ножом, толстая веревка заупрямилась. Расмус, как заведенный, кромсал ее и, наконец, победил. Веревка опала — и тут же из-за поворота показались всадники в черно-лиловом.

Если бы не полуночный час и не вид гвардейцев, можно было подумать, что кавалькада парадно шествует по плацу. Лошади изящно и картинно ставили ноги. Лошади были красивы, как ангелы. Но солдаты… Их было пятеро. Судьба обошлась с ними немилосердно. Одежду одного густо покрывало нечто, весьма похожее на кровь. Несчастный привалился к конской шее, с флангов его страховали более боеспособные товарищи, тоже порядочно потрепанные. Никаким Уго здесь и не пахло. В траурном молчании вереница миновала друзей, притаившихся за деревом, и растворилась в ночи.

Друзья обменялись взглядами. Мариус пожал плечами. Расмус поскреб в затылке. Они прождали еще час и начали замерзать.

— Ну что, поехали назад? — спросил Расмус. Это было логично. Ехать вперед теперь совершенно не требовалось.

В слабеньком голубоватом лунном свечении обыкновенные деревья и кусты приобретали злодейские очертания. Они зияли разверстыми пастями, протягивали отвратительные когтистые лапы, колыхали уродливыми тушами. Кроме страхов надуманных, тревожили и страхи земные — риск нарваться на остатки отряда гвардейцев, которые могли оказаться где угодно. Вот так, шарахаясь из стороны в сторону, друзья и добрались до таверны "Два короля".

Расмус заглянул в окно. Хозяин как раз гасил свечи. Час был не то, что поздний, а очень поздний. Расмус не мог уразуметь, какого черта гвардейцев понесло в замок в такую темень. Утра, что ль, дождаться не могли? Самые беспокойные посетители таверны давно отправились на боковую. Друзья наши рады были последовать их примеру, да вот за ночевку заплатить не смогли бы никак. Все деньги экспедиции ушли вместе с Уго.

Тем временем свет в окне погас. Судьба-злодейка! Какой-нибудь тонкокожий интеллигент с томиком Эрни Мерли за пазухой сел бы на землю и зарыдал бы от отчаяния. Но Мариус с Расмусом, стихийные фаталисты, даже не вздохнули, а просто принялись методично устраиваться на ночлег в своем давешнем можжевеловом пристанище. На голой, увы, земле. С котомками в качестве подушек. Без намека на одеяло. Что ж, кому-то в этой жизни и не везет.

Сон хорош, когда крепок. А когда до косточек пробирает рассветная прохлада, да жучки заползают в уши, да уховертки впиваются в кожу, да боишься каждого шороха… Тогда сон превращается в пытку, которую и прервать, и продолжать в равной степени невыносимо. Воистине буриданова проблема. Так вот и лежишь, раздираемый противоположными импульсами, страстно ожидая спасительного солнца — и вот оно появляется, легко переводя борьбу противоречий в категорический императив.

Первый луч дня — особый привет от Господа Бога. Если тебе посчастливилось его принять, возблагодари Рагулу и возрадуйся грядущим 20 часам: они наверняка несут удачу. Мариус с Расмусом продрали глаза как раз в тот момент, когда новорожденный свет зарезвился, радужно искрясь, в каплях росы. Они возблагодарили Рагулу, поднялись и, оглянулись. Как оказалось, ночевали они вблизи большой кучи навоза. Вот что значит крестьянская закалка: ни один из двоих во сне даже ноздрей не повел. Расмус, как обычно, спросонья был зол. Мариус — вспоминал, в каком настроении заснул, и подстраивался под это настроение.

Выждав в засаде, пока трактир забурлит хозяйственной деятельностью, Расмус преступил сей злосчастный порог, принимая вид добропорядочного налогоплательщика, что всегда нелегко.