Золотая струна для улитки

…Salut.
C’est encore moi.
Salut.
Comment tu vas?
Le temps m’a paru tres long,
Loin de la maison
J’ai penser a toi…

– Мне домой пора, бабушка волноваться будет, – извиняется паренек перед своим аккомпаниатором.

– Давай последнюю, – предлагает Андреа и, получив утвердительный кивок, начинает играть.

…И спеть меня никто не мог заставить.
Молчание начало всех начал…
…Я в сотый раз опять начну сначала
Пока не меркнет свет, пока горит свеча…

Сережа старательно растягивает слова известной песни. Андреа играет для него, а он поет. Думает, что для мамы. Нет, он поет для Андреа.

– Здорово было. Спасибо. Возьмите половину денег.

– Оставь себе. Давай лучше как-нибудь повторим.

– Давайте, – радуется мальчишка. – А когда вам удобно?

– Вторник и четверг, по вечерам? – предлагает Андреа. К чему менять время сеансов душевной терапии?

– Круто!

24

– Круто! – присвистывает Зоя, которой Андреа рискнула рассказать, на кого променяла известного специалиста по лечебной психиатрии. – Я передам Алке, что для того, чтобы найти тебя, ей следует опять спуститься в подземный переход.

– Не надо.

– Ладно. Только ты теперь, как увлечешься чем-нибудь новым, про все остальное сразу забываешь. То салон у тебя, то его сторож, теперь это странное музицирование в метро. Больше ни о чем не хочешь думать, ни о ком не вспоминаешь, никому не звонишь.

– Я свекру звонила, – признается Андреа, – уже несколько раз.

– Да? Как он? Что говорит?

– Алло.

– Не поняла.

– Он говорит: «Алло, алло», иногда: «Почему вы молчите?»

– Так ты молчишь, что ли?

– Ага. Не могу решиться.

– Решишься. – Слова утешения от Зои – редкость. Она и сама замечает странные для себя эмоции и спешит избавиться от них: – Вот. Я тебе открытки принесла с Парижем и Брюсселем. Пиши. Если тебе еще не надоело заниматься ерундой.

– Спасибо. Не надо.

– Не будешь писать? – Зоя поражена. Неужели игра в переходе – лучшее средство от душевных болезней? Или Андреа, избавившись от одного недуга, заболела другим?

– Буду звонить. – Андреа молчит несколько секунд, решительно встряхивает кудряшками: – Буду всем звонить.

– Одно другого не исключает. Можешь и написать, если хочешь. Мне несложно. – Теперь Зое жалко, что таинственная игра в известного музыканта с ее участием закончена.

– Мне есть кому писать.

– Кому?

Молчание.

– Так кому?

– Как поживает издатель? Ты устроишь мне встречу?

…Встреча, которую мы с Вами ждали, состоялась вчера. Я не стала относить все стихи. Взяла только самые хорошие. Два он при мне прочитал. Особо в похвалах не распинался, но это не страшно. Мне пришлось прочитать несколько Ваших строк своей подруге. Сказала, что это мои. Извините. Иначе она отказывалась способствовать нашему делу. Ей не понравилось, и это хороший знак…

Через несколько дней Андреа открывает свежую газету:

«Если творение твое не понравилось знатоку, то это признак нехороший; если же оно удостоилось хвалы от невежды, то его совсем следует бросить»? Я вас правильно понял? Вы окружили себя странными людьми…

Андреа затрудняется точно назвать автора этих строк – скорее всего, это кто-то из немцев. Но эрудиция тюремного поэта заставляет ее задавать вопросы:

…Кто Вы?..

…Друг…

…Как вы там оказались?..

…Рано или поздно любопытство становится грехом…

Андреа узнает слова Франса. Рифмоплет хочет поиграть? Тогда он выбрал достойного соперника. В Иркутск долетают стихи Рюккерта:

…Грехи людей пересчитать ты так усердно рвешься?
С своих начни, и до чужих едва ли доберешься…

Обидится, не обидится? Не обиделся:

…Всем людям свойственно грешить. Различие между людьми бывает в степени угрызения совести после греха…

Оставил немцев, перешел на итальянцев и записал себя в мученики. А что он на это скажет? Андреа пытается обратить затянувшуюся войну интеллектов в шутку, цитирует Джозефа Аддисона: