Золотая струна для улитки

– Здорово! Как здорово! Мы все вместе поедем: я, бабушка и папа.

Марат вздрагивает, а Наталка уже убегает, чмокнув его еще раз.

– Все бросить и ехать? Не знаю, Марат. Я всю жизнь прожила здесь. Я киргизка, мой отец, мой дед, мой прадед – все киргизы.

– И ваша внучка тоже, Роза. Вы ее любите?

– Конечно! О чем ты спрашиваешь?!

– А она любит фламенко.

21

– Я очень люблю фламенко.

– Знаю. Я тоже люблю фламенко.

– И еще я люблю тебя.

– А я тебя, – Андреа прижимает к себе Наталку покрепче.

– Как ты думаешь, я выиграю конкурс?

– А тебе так важно выиграть?

– Конечно.

– Почему?

– Ну, если я займу первое место, все будут знать, что я танцую лучше всех.

– А если я тебе скажу, что ты и без всякого места лучше всех танцуешь?

– Так это ты скажешь! А ты мало того, что профессионал, так еще и любишь меня. В общем, судья пристрастный.

– Действительно, – хихикает Андреа. – Твоя правда.

– Так я выиграю?

– Выиграешь.

– А если нет?

– Значит, нет. У тебя еще целая куча конкурсов будет.

– Нет, я выиграю этот.

– Конечно, выиграешь.

– А если нет?

– Si todo fuera orégano![59]

– Злишься?

– Начинаю.

– Не злись. Ты же умная. Ты все понимаешь.

– Понимаю.

– Что ты понимаешь?

– Dios mío![60] Ты меня с ума сведешь! Ты волнуешься. Вот что я понимаю. Это абсолютно нормально. Но ненормально заражать своей нервозностью других.

– Я тебя заражаю?

– Да.

– Разве ты не хочешь, чтобы я выиграла?

– Хочу. Но не переживаю по этому поводу. Для переживаний есть море других причин.

– Каких?

«Твое здоровье, твоя беззаботность, твоя улыбка, твое счастье, твое будущее».

– Разных.

22

– Разные причины бывают. – Алка вертится перед зеркалом примерочной, разглаживая складки сиреневого муара на полноватых бедрах. – Какое все-таки лучше: это или зеленое?

– Мне зеленое больше нравится: оно не сборит и выглядит скромнее. Так скажи, много ли оправданий у того, кто пять лет ходит туда-сюда и мучает всех вокруг: тебя, себя, свою жену?

– Угрызения совести – раз, дети – два, устоявшиеся привычки – три, уважение к человеку, с которым живешь, – четыре. – Алла продолжает одной рукой одергивать платье на ляжках, загибая пальцы на другой. – Ну и, если откровенно, боязнь прогадать тоже присутствует. Поскромнее, говоришь… Чем тебе сиреневое не нравится?

– Да оно просто кричит «Возьми меня» и само пытается вытряхнуть содержимое на всеобщее обозрение.

– А по-моему, ничего более подходящего для свидания с любовником не придумаешь. – Зоя открывает шторку соседней кабинки: – Как вам это?

– Твои шведские родственники будут сражены видом будущей герцогини, – усмехается Андреа, оглядев длинноногую статуэтку из люрекса. – Живое рождественское дерево. А ты, Ал, кажется, в театр собираешься, а не на панель. А что касается названных причин хождения по мукам, то, извини меня, все это жалкие отговорки перед могущественной силой эгоизма.

– Думаешь, он эгоист?

– Enfant terrible[61].

– Кто? – Зоя высовывает мордочку из-за шторки, за которой меряет следующий сногсшибательный туалет.

– Инфантильный мужчина.

– Да ладно, какая разница! – Алка провожает печальным взором возвращенное на вешалку сиреневое платье и снова облачается в зеленое.

– Как какая? Ты-то развелась с мужем! – Возмущенный писк из-за занавески.

– Ну, предположим, не я с ним, а он со мной. И потом, если бы я не развелась, Андреа бы и меня сейчас в инфантилизме обвинила. Ведь так?

– Пожалуй, так. В зеленом тебе на самом деле лучше.

– Да. Наверное, ты права. Знаешь, Ань, у тебя как-то все слишком просто получается.

– А в жизни вообще ничего сложного нет: плохое – хорошее, белое – черное, доброе – злое. Человек рождается, выбирает свой путь и идет.

– А оступиться и свернуть нельзя?

– Можно. Только, куда бы ты ни свернул, конец все равно известен. Давай подержу платье.

– Смешной максимализм в твоем возрасте.

Молчание.

– Держи. Выверни рукава, пожалуйста. Ты сама-то много таких, неинфантильных, встречала?

Неделя в Италии. Двадцатилетний мальчишка – русский студент без забот, денег и жилплощади – обнимает восемнадцатилетнюю иностранную девочку:

– Поедешь со мной?

– По-е-ду, – уверенный кивок. – Where?

– В Москву. Home.

– До-мой, а сasa.

Неделя в Испании. Взрослый мужчина с изломанной судьбой, полным чемоданом проблем и неустроенной жизнью:

– Поедешь со мной?

– Нет.

– Тогда я возвращаюсь с тобой…

– Я спрашиваю, сколько решительных мужчин у тебя было?

– Достаточно.

– Ой, девочки, о чем вы спорите?! – Зоя выплывает в следующем наряде из летящих страусиных перьев на совершенно прозрачном кружеве. – Решительный – нерешительный, инфантильный – неинфантильный… Зачем эти громкие слова? По-моему, все гораздо проще. Хочет человек жить с тобой – значит, любит. Нет – значит, нет.

– Уж кто бы говорил! – возмущается Алка. – Что-то ты десять лет со своим жить не хотела.

– Во мне просто очень развито чувство патриотизма. Или, по-твоему, все должны, как наша смелая испаночка, по первому зову мчаться в чужую страну?

Андреа чувствует в носу пощипывание от запаха назревающего скандала.

– Тебе не надо со мной возвращаться.

– Я сам решу, что мне надо. Вопрос, надо ли это тебе.

«Надо! Очень надо! Ужасно надо!»

– Не надо…