Золотая цепочка

— А кто же ты есть, как не разведчик, коли райком в порядке партийного задания тебя ко мне постояльцем ставит да еще объявляет моим племянником. Стало быть, есть причина укрыть от чужого глазу.

За своим названным племянником Егор Васильевич ухаживал с истинно родственной щедростью. Выставлял на стол соленых хариусов, грибы, моченую бруснику.

— Ешь, Толяна. Ешь да рассказывай свои случаи-происшествия, если не тайна, конечно…

— От вас не тайна.

Ключников слушал, подперев руками голову. Светлые, с желтинкой глаза остро буравили Зубцова.

— Ну и работенка у тебя, Толяна, Все времечко рассматриваешь изнанку жизни. Зажмуриться не хочется порой? Или пообвык и глазеешь с равнодушием?

— Нет, не привык.

— Вот это главное. Нельзя зажмуриваться вашему брату. Не то короеды эти враз почувствуют слабинку.

— Принимаешь гостей, Егор Васильевич? — донеслось из сеней.

Поскрипывая протезом, Ключников проворно заковылял к двери и сказал радушно:

— Входи, входи. Гостям мы всегда рады.

— Что случилось, Василий Васильевич? Почему сами? — встревоженно спросил Зубцов.

— Жарища, чтоб ее… — проворчал подполковник Лазебников, усаживаясь на стул. — Новости, мне кажется, экстренные.

— Пришла Лебедева?

— Не была у нас Лебедева. И не собирается, по-моему. Так что ваша ставка на ее порядочность не оправдалась. А вот ваша идея насчет письма к Лебедевой сработала. Теперь нет сомнений: клад все-таки у старухи, она сама намекнула на это…

— Кому намекнула?

— Кашеварову Степану Кондратьевичу. Дала прочитать письмо, а потом намекнула, что ценности у нее и что расставаться с ними она не намерена. И еще высказалась в том смысле, что ни к сыну, ни в милицию обратиться с этим не может.

— В милицию с бедой нельзя, к сыну тоже, а вот к Кашеварову, человеку ей не близкому, можно…

— Ну, Кашеваров ей родней родного, их водой не разольешь. Он собирается в книге своей заступиться за Бодылина. Прогуливаются вместе к пруду и по Бодылинской тропе. Разговоры самые нейтральные, вспоминают прошлое, обсуждают замыслы Кашеварова. Лебедевой это как маслом по сердцу.

— Это что, сообщение Бочарникова?

— Отчасти. А главную суть изложил сам Кашеваров. Явился к нам в понедельник вечером.

— Кашеваров явился?! — Зубцов не удержался, быстро заходил по комнате. — А ведь, конечно, дал Лебедевой слово молчать. Это действительно новость!

— Что вас так удивляет? — сказал Лазебников остужающе. — Сын героя гражданской войны товарища Кашеварова — это сын товарища Кашеварова.

— А другие интересующие граждане и гражданки? — спросил Зубцов почти машинально. Наконец, приняв какое-то решение, прихлопнул ладонью по столу и продолжал: — Чем они проявили себя в связи с письмом? Знают они вообще о нем?

— Обязательно. Метелкин был на почте, когда Лебедева получала письмо и читала его. Он даже спрашивал: что с ней, чем расстроена? Я считаю, Метелкин на почте оказался не случайно. И во время разговора Кашеварова с Лебедевой Метелкин все норовил присоединиться к ним. Об этом сообщают Бочарников и Кашеваров. Теперь дальше — Метелкин все старается уединиться с Лебедевой, просит позировать для портрета. Об интимной связи Гущиной и Карасева нам известно достоверно. А здесь они держатся врозь. Все свое внимание оба — семейству Аксеновых. Словом, воля ваша, конечно, но, я считаю, настало время решительных действий, а то как бы не пролилась кровь…

Зубцов все прохаживался по комнате. В раскрытые окна кивали желтыми шляпками подсолнухи, кружилась, рвалась на ветру прозрачная паутина.

— Решим так, Василий Васильевич, — сказал Зубцов. — Сформируйте немедленно оперативную группу, держите ее в райотделе на казарменном положении. Без моего приказа не тревожить никого из названных лиц, в то же время за всеми — неусыпное наблюдение. Конспирации моей конец. Завтра с утра я у вас. Обеспечьте явку Насти Аксеновой и Карасева.

3

Залязгал цепью, зашелся лаем Полкан. Ключников заковылял на крыльцо, вернулся в сопровождении невысокого паренька с копною рыжеватых волос.

— С тобой, племяш, не заскучашь, — в рифму объявил он. — Привратника заводить впору или швейцара.

— Входи, Гриша, не стесняйся, — приветливо пригласил Зубцов. — Ну и что, виделся? Рассказывай.

…Уже стемнело, когда Смородин разглядел возле общежития долговязую фигуру. Глеб тоже заметил человека, остановился, зорко всматриваясь в него.

— Гриша! — неуверенно окликнул Глеб, подбежал и вдруг обнял. — Гришка! Чертушка! Откуда?

— Из Москвы. Понежился недельку дома. Мать снова приболела.

В Москву Григорий не летал и произнес все это скороговоркой, отводя взгляд от взгляда Глеба.

— Из Москвы?! — Глеб отпрянул от Григория. — А ко мне на обратном пути. Побрезговал, значит. Ну, скажем мягче: поопасался, друг Гриша, что снаряжу дипкурьером. Не снаряжу. У Карасева слово — олово. Можешь спать спокойно и не вздрагивать во сне. Я покончил с тем промыслом…

— Совсем?!