Золотая цепочка

Зной сменялся стужей, ее размягчала весенняя ростепель. Но напрасно Степка Филин ждал возвращения отца. Бывший вольный старатель будто канул в воду. А от прииска к прииску, от заимки к заимке ползли слухи о Федоре Дятлове, провозгласившем себя «императором всея тайги» и поклявшемся «до смерти не выпускать из рук святого знамени единой и неделимой России». И о верном его наперснике Якове Филине, произведенном «императором» в полковники.

Объявленный Дятловым освободительный поход на Москву откладывался им то из-за весенней, то из-за осенней распутицы. Но и в летнюю жару, и в осеннюю непогоду, и зимними вьюжными ночами дятловцы жгли бутары и вашгерды на приисках, сторожили в засадах комиссаров, чекистов и подгулявших старателей. Врывались в селения, торопливо совали в торока все, что ни попадало под руку. И не мог проскользнуть мимо них ни пеший, ни конный.

Степка слышал, как мужики, привозя на базар скудную снедь, в ожидании парома у глинистого Таежинского взвоза, бабы и старухи на завалинках, лавочках, на церковной паперти, возведя глаза к небу, шептали истово:

— Оборони, господи, от татей Федьки и Яшки…

Лишь Степка не знал, о чем молить ему небо. Жутко было от рассказов о зверствах дятловцев, но рядом с Дятловым в двухпросветных полковничьих погонах, пришпиленных к нагольному полушубку, удирал из острогов, экспроприировал у старателей золото, жег, стрелял красных комиссаров его отец — Яков Филин.

Мальчик во все глаза смотрел, как по улицам Таежинска шел отряд милиции из Краснокаменска. Впереди гарцевал сам начальник губернского уголовного розыска Валдис. Потом из уст в уста полетела весть о гибели «императора всея тайги». И снова шел через Таежинск отряд губернской милиции, поределый, усталый. В некрашеном гробу везли Валдиса, на телегах в окружении конвоиров тряслись уцелевшие дятловцы.

В тот вечер Кондратий Федорович Кашеваров ласково потрепал Степку по жестким волосам и сказал:

— Твой отец в уездном допре. Будет ждать там революционного суда. Такая вот история, брат Степка…

И снова мальчишка не знал: радоваться ему вместе со всеми, что пришел конец дятловскому разбою, или печалиться, что родной папаня стал колодником. А через день-другой поползли слухи: Яшка Филин удавил часового и бежал из тюрьмы.

Якова еще не раз водворяли под замок, но он уходил через стены и решетки. Степка все чаще ловил себя на том, что ему стыдно называть свою фамилию, но и боязно за отца.

Потом утонул в реке четырнадцатилетний Вася Кашеваров, годом раньше Кондратий Федорович похоронил умершую от брюшного тифа жену, и в опустевшем доме они остались вдвоем.

Пареньку сравнялось шестнадцать. Однажды Кондратий Федорович заботливо усадил Степана перед собой и сказал, глядя прямо в глаза:

— Ты должен знать это, Степан. Твой отец причинил много зла людям. Военный трибунал приговорил его к расстрелу. Приговор приведен в исполнение. — Он замолк, быстро облизнул губы и заключил: — Я давно считаю тебя сыном. Решай, что станешь делать дальше…

Так отпрыск таежного бродяги, налетчика и убийцы Якова Филина стал сыном старого большевика — Степаном Кондратьевичем Кашеваровым.

Зубцов закрыл папку и сказал:

— Действительно новость.

— Это еще не все, — весело заметил Эдуард. — Навестил я Клавдию Ивановну Попову. Комсомолка двадцатых годов, много лет работала с Кашеваровым и, видимо, питала к нему не только товарищескую привязанность. Из Таежинска переехала на работу в Октябрьский вместе с Кашеваровым, была свидетельницей последних лет его жизни. Усыновление Степана Филина происходило на ее глазах. Юноша написал заявление о том, что навсегда отрекается от своего отца, Якова Филина, поскольку тот оголтелый враг Советской власти, и признает своим отцом героя революционных битв Кондратия Федоровича Кашеварова.

Казалось, отношения между отцом и приемным сыном ничто не должно было омрачать. Однако Попова вспоминает, что Кашеваров, правда, вскользь высказывал сомнения в правильности своего поступка. Не чувствовал он сыновней привязанности со стороны приемного сына. А незадолго до своей гибели рассказал Поповой такую историю.

Побывал у него в исполкоме некий Викулов. Он слыл отшельником-старообрядцем. Но оказалось, к нему не раз наезжали за харчем дятловцы, у него скрывался в бегах Яков Филин.

Перед последним арестом Филин в сильном подпитии проговорился Викулову, что тайком наведался в Таежинск в дом «советского исправника» Кашеварова, вызвал своего Степку, говорил с ним за городом с глазу на глаз. В смертный час он будет спокоен: от его семени не быть гнилому племени…

Кондратий Федорович не поверил Викулову, хотя тот принес повинную и заявил: «Чую близкую смерть, а помереть хочу перед державой чистым».

Он все-таки спросил Степана о встрече с родным отцом, тот отрекся от всего, но обиделся на приемного отца, и вовсе не стало меж ними душевной близости.

В начале тридцатого года был убит Кондратий Федорович Кашеваров. Степан тоже получил подметное письмо с угрозами и уехал из Октябрьского, где и не бывал с тех пор…