Золотая жила

Другими словами, наши с мамой воспоминания построены на совершенно разных аккордах и по-разному отражают черты наших характеров. Моя мама была меланхоличной арфой. Я же отправилась вслед за дудочкой. Меня привлекали шалости и веселье, простые земные радости. Не случайно моими любимыми героями были Пестрый Дудочник из баллады Роберта Браунинга и Питер Пэн. А вот маме больше нравилась сказка о Снежной Королеве. Ее мечты и воображение отличались от моих.

Мама рассказала мне еще одну историю из моего детства. Она тогда читала мне "Алису в Стране Чудес". Книжка мне понравилась настолько, что очень захотелось пережить то же самое. И, естественно, когда я нашла какие-то поганки, то немедленно решила их попробовать. Я отчетливо помню, как меня везли в больницу. Помню добрую рыжеволосую медсестру, и как мне промывали желудок. А мама помнит, что я "напугала ее до смерти".

С ее точки зрения, эта история только подтвердила, что я непослушный, непредсказуемый и даже опасный ребенок. А я совершенно не помню никакого страха. Зато помню, как увидела грибы. Помню собственное любопытство. Неужели, если я съем один, то и правда уменьшусь?

Маме хотелось ясности и порядка — в доме, где семеро детей! Мне — приключений и новых открытий. Я не пыталась ей противоречить. Она не хотела ограничивать меня. Но наши нужды, характеры и взгляды сильно различались. Мы старались договориться во имя любви и гармонии в доме.

У многих из нас похожая история. Слишком часто мы позволяем мечтам родителей занять место наших собственных. Например, аптекарь, который всегда мечтал быть доктором, может видеть в своем сыне будущего хирурга. Или, наоборот, мать, которая зарыла свой актерский талант в землю, не замечает блестящих актерских способностей дочери.

Я не говорю, что нам сознательно, преднамеренно навязывают чужие взгляды. Просто нас воспитывают так, чтобы другим было проще нас понять и принять.

Позвольте мне поделиться с вами еще одной историей, которую моя семья с удовольствием пересказывает до сих пор — еще один пример моего "сумасбродства". (Я рассказываю столько историй, только чтобы показать, как убедительно бывает привычное представление о самом себе и как трудно начать сомневаться в нем).

Мне было пять, когда я нашла на мощеной площадке за домом красивого червяка, разрезанного пополам — обе его половинки извивались и истекали зеленой кровью. Это мамина тяпка нанесла такой сокрушительный удар. Едва завидев его, я в мгновение ока слетала обратно в дом за лейкопластырем и склеила беднягу.

"А когда половинки снова расползлись, ты так горько плакала!" — гласит история. Моя семья тогда еще раз убедилась в моей "ненормальности". Но это всего лишь одна из возможных интерпретаций. Пока я не начала работать с приемами, описанными в этой книге, я принимала ее как единственно верную. А когда сама по-новому посмотрела на тот случай, то истолковала его уже по-другому. Теперь эта история говорит мне, что по природе я целитель.

Я убеждена, что истории, хранить и рассказывать которые мы выбираем сами, а не наша родня, — это истинные истории, которые помогут нам стать самими собой и зажечь огонь в сердце. Пока мы не вспомним и не признаем их, очень велика опасность, что мы так и будем принимать чужие рассказы и представления о нас за свои собственные. Но верить чужим историям о нашей жизни — опасно и вредно. Как часто на ваших глазах кто-либо соглашается с ограничениями, которые вам кажутся ложными? И как радостно, когда кто-то — будь то герой фильма или ваша тетя — обретает ясность и смелость, чтобы возвыситься над обстоятельствами.

Нам просто необходимо научиться различать негативные истории, которые мешают нашему росту. Одна моя знакомая всю жизнь считала себя Золушкой. Работая с историей собственной жизни, она вдруг осознала, что всегда была гадким утенком. Не обиженной сестрой, а непризнанным лебедем. И только поняв это, она перестала ждать прекрасного принца и отправилась на поиски стаи лебедей. (Именно там ее и нашел принц.)

"Но Джулия! — часто спрашивают меня. — А что если у меня нет таланта? Что если я выйду из творческого тупика только для того, чтобы стать графоманом?"

Теперь мне кажется, что вопрос состоит совсем не в этом. На самом деле он примерно таков: "А что если у меня есть дар и способности, но в этой жизни я так и не осмелюсь ими воспользоваться?" Вот в чем вопрос — и настоящая трагедия.

"А что если я по природе робкий, застенчивый человек?" — "А что если по природе вы необыкновенны, но просто не желаете поверить в себя?"

С этого вопроса мы и начинаем. Мы пишем автобиографию, но пишем ее не как произведение искусства, а с практической целью: чтобы отыскать в ней подробности, которые пригодятся нам в любом виде творчества. Пусть наша жизнь послужит нам материалом.

Ощущать собственную уязвимость подчас очень нелегко. Заново переживать болезненные моменты даже тридцать лет спустя бывает мучительно. Именно поэтому полезно не забывать, что, описывая какое-нибудь происшествие, мы также можем и переписать его заново. Позвольте мне привести пример.