Золотая жила

Побочные эффекты тоже были, но мы с легкостью мирились с ними. Мама начала набирать вес. У папы тряслись руки. После маминой смерти мы очень внимательно следили за папиным настроением — как бы он не переволновался. Ведь мы горячо любили, хотя иногда и чересчур опекали его — впрочем, наш увядающий патриарх любил нас точно так же.

Ни один из нас, детей, не унаследовал болезненности родителей. Ни один. Все семеро были здоровы и телом, и душой. Это стало нашим кредо. Может быть, мы не стали ипохондриками потому, что неусыпно присматривали друг за другом, бдительно изучали жизни друг друга зорким боковым зрением, которое развили, чтобы не оставлять без внимания родителей.

"Как он себя чувствует?" — переспрашивали мы друг у друга после звонка родителям. Или: "Судя по голосу, маме лучше".

(Сейчас я понимаю, что у нас всегда был другой выход, он маячил у нас перед носом, и мы замечали его, но не верили, что это возможно.)

Если на протяжении десяти лет мама с папой ни разу не ложились в больницу, мы не то что бы могли вздохнуть свободно: хотя да, могли. Мы обменивались новостями, как будто бросали друг другу мячик:

"Как там папа?" Бросок. Мячик снова летит к тебе.

"Вроде ничего". Бросок. Мячик снова летит к тебе…

Работая с этой чашей, я сумела объективнее взглянуть на историю своей семьи. Мне стало понятно, почему я из кожи вон лезу, чтобы моей дочери ничего не угрожало (читай: чтобы ей жилось спокойно). Хочу добавить, что этот текст подал мне идею для пьесы. Хотя сами чаши искусством не являются, часто они становятся своеобразной "грядкой" для него. Избавляя нас от чрезмерного эмоционального напряжения, связанного с некоторыми событиями из прошлого, они также позволяют нам использовать эти события и эмоции как строительный материал для творчества. Кроме того, тот же процесс заземления наполняет творчеством и саму жизнь.

Позвольте мне пояснить.

Чтобы избавиться от разного рода неприятностей, мы сначала должны избавиться от чужих представлений о самих себе. Иногда случается, что мы совершенно нечаянно и невпопад вдруг выбалтываем что-нибудь крайне личное — например, в ответ на чужие слова. Когда в чем-то признается другой человек, мы тоже вдруг решаемся на саморазоблачение, хотя до этого твердо решили, что никому не скажем.

— Я сделала аборт. Это ужасно.

— Правда? Я тоже. Да, это уж точно.

Или:

— Мой начальник — свинья.

— Да уж, мой тоже.

Иногда такие саморазоблачения безвредны. Однако нередко мы потом кусаем локти: "Ну кто меня за язык тянул?!"

И действительно, кто же?

Когда мы сдерживаем чувства и не уделяем должного внимания происходящим в жизни событиям, они удивляют нас, внезапно всплывая на поверхность. Наверное, лучшая аналогия — феномен, хорошо известный борцам с лесными пожарами. Иногда огонь на поверхности, казалось бы, потушен, но вдруг он вновь проявляется далеко за противопожарной просекой. Как такое возможно?

Пожарные знают на собственном горьком опыте, что огонь иногда распространяется незаметно под землей по корневой системе. То же самое происходит с эмоциями, которые мы пытаемся скрыть от самих себя. Гнев, оставшийся от давних отношений, легко может вырваться наружу и испортить новые. Может быть, мы так и не осмелились до конца себе признаться, как плохо нам было из-за того аборта или как достали откровенные приставания мерзкого начальника.

А когда мы регулярно работаем над автобиографией, разоблачение наедине с собой дарит нам прекрасную возможность держать язык за зубами в обществе. Это совсем не то же самое, что скрытность. Здесь мы ничего не скрываем, а только защищаем — самих себя. Не свои честь и достоинство — они и так всегда при нас, как и душа. Мы защищаем своего творческого ребенка.

А раскрывая свои тайны преждевременно или не к месту, мы с позиции хозяина ситуации вдруг сползаем в позицию жертвы. Ни с того ни с сего у "них" появляется что-то "против нас". Мы еще не были готовы поделиться этим чем-то, и теперь нам стыдно, что мы это сделали. А стыд блокирует творчество. Заставляет нас закрыться, отгородиться и уйти в себя.

Такие писатели, как Джон Брэдшоу и Энн Уилсон Шеф, утверждают, что наше общество построено на стыде. С помощью стыда и его служанки вины всех, кто желает сказать вслух, что король голый или нуждается в новой одежде, заставляют молчать.

Мы, творческие люди, постоянно пытаемся прорваться сквозь завесу культурных норм и понять, что истинно для нас самих. А для этого нам нужно осмелиться и открыться настолько, чтобы позволить искусству отображать наш внутренний мир. Другими словами, мы должны быть готовы осадить стыд и выбрать саморазоблачение. Для этого потребуется смелость. Все приемы в Царстве Слова потребуют от вас смелости говорить правду.

И утренние страницы, и история жизни позволяют нам побыть наедине с собой и открыть все свои тайны. Таким образом мы узнаем свои слабые места, достоинства и потребности, будь то сочувствие или тщательный самоанализ. Как ни странно, лишь узнав самих себя получше, мы можем идти на риск — своевременное и искреннее разоблачение перед другими людьми.