Его, а верней — Селедонов, защищал бурный Мараньон. Конечно, через реку можно перебраться, но зачем? Вдали виднелась лишь маленькая долина, терявшаяся за излучиной реки. Высокие обрывистые утесы скрывали ее и преграждали дорогу. Тот, кто приходил сюда, попадал в ловушку, и выйти из нее можно было только, перебравшись через ревущий поток. Нет, это совсем неподходящее место для мирного земледельца, тем более что вверх и вниз по Мараньону много широких доступных долин. Но Хулиан и Блас знали, почему они забрались сюда. Потом об этом узнали другие, а в конце концов и власти.
Мрачная слава окружала Ущелье, к нему тянулись кровавые следы. Народная молва всегда называла братьев по фамилии, обоих вместе, и слово «Селедоны» гремело в округе, как залп из винчестеров.
Тощего не отпустили и назавтра, и долго еще не отпускали.
— Думаешь, удерет? — спросил Хулиан.
И Блас ответил:
— А что ж? Собаки всегда норовят вернуться домой. Этот, наверное, никогда не плавал, а четыре реки переплывет. Упорные твари…
Вот почему Хулиан еще раз проверил, крепко ли завязана веревка. Потом он повел Тощего к реке, не снимая петли, погнал купаться вместе с Дружком. Пленнику стало немного легче — как мы уже говорили, он очень страдал с непривычки и от нестерпимой жары. Раньше он жил в горах и не знал, как жарко в долине. Привязанный к подпорке, он, что называется, ловил мух, а скоро и впрямь заметил, что большие синие мухи вьются над его раной. Заметил это и Хулиан.
— Видишь, — сказал он брату, — мухи тут как тут, запустим, так и черви заведутся.
И он залил открытую рану какой-то жгучей черной жидкостью.
Тощий чувствовал, что этот упрямый, беспощадный, умный человек умеет быть и другом. Он подолгу сидел около пса, похлопывая его по спине, приносил им с Дружком еду в большой раковине. Дружок был хорошим товарищем — он не спеша ел и, хотя был свободен, не рычал и не трогал Тощего. Хулиан говорил:
— Пускай побратаются. Когда вдвоем борешься с бедой, сил вчетверо больше.
Он тоже искал друга. Кто знает, сколько еще протянет Блас? С теми, кто угоняет скот, расправляются ножом и пулей. А нож и пуля — это смерть.
И Хулиан внимательно глядел на пса:
— Тощий, Тощенький…
Рана зажила, не болела. Тощий потолстел — его сытно кормили юккой и копченым мясом. Дружок привязался к нему, часто подходил и дружески обнюхивал. Глаза привыкли к зелено-серому лесу и красным пятнам скал. Шум воды и листьев уже убаюкивал — так бывает, когда к этому привыкнешь. А человек, еще вчера такой злой, ласково смотрел на него, гладил и хвалил:
— Тощий, Тощенький!..
И однажды Тощий все понял. Он вильнул хвостом и лизнул руку человеку, беспокойно и растроганно скуля. Хулиан поспешил освободить его, и Тощий, отрывисто лая, стал бегать и скакать вокруг своего вчерашнего врага. Как они оба радовались!
— Посмотри, Блас, посмотри! — кричал Хулиан.
Тощий прыгал на своего хозяина — да, теперь это был его хозяин, — а тот легонько шлепал его и ласково ругал. Ведь есть такие люди, что и бранятся и ласкают одинаково, только голос разный.
Когда человек и собака вдоволь повеселились, Тощий и Дружок вместе побежали в маленькую долину. Ее новый житель увидел огород, двух лошадей на небольшом выгоне, кактусы, лес, скалы и реку, испокон веков омывавшую эту суровую землю. Пес глотнул чистой воды, теперь он стал полноправным гражданином Ущелья. Дело в том, что в горах северного Перу — а именно там произошла наша история — повсюду есть вода, не простая, а волшебная. В Кахабамбе — это вода из Такшаны, в Уамачуко — из Птичьего потока. И всюду так. Пришелец, которому доведется испить такой воды, не вернется домой — вода приворожит его.
Тощий больше не пас овец. Ему поручили коров. Коровы попадались и сердитые и покорные, но все ленивые, они не хотели идти и дружно ополчались против лающего на них пса. Коровы не понимали языка, на котором привык объясняться Тощий. Когда он лаял им в уши, они на него кидались. Дружок терпеливо учил его. Тощего не раз бодали, пока он усвоил, что корову надо кусать сзади за ногу и тут же отскакивать, чтобы увернуться от рогов. К тому же он понял: лаять надо издалека. Когда он лаял рядом, коровы идти не хотели, раздражались и норовили боднуть. Тогда приходилось вмешиваться людям; они наводили порядок кнутом и ругали Тощего за то, что он всех задерживает. Но постепенно Тощий усвоил свои обязанности, и караван пошел быстрее. Эти люди всегда спешили.
Работа была тяжелая. Они покидали Ущелье ночью, шли дня два и подбирались к стадам обычно на рассвете. Чтобы обмануть сторожей, которых владельцы стад ставили в самых разных местах, они угоняли скот при луне или в предрассветных сумерках.