Золотаюшка

Морозный ветер хлестал пощечинами; воздух, снег, сосны и берег звенели, и в молчании массивных таежных гор было что-то затаенное, древнее. Все вокруг виделось громадным — не открыточным, не похожим на фотографии.

Черный завод с трубами, будто растопив льды, поднялся из пруда и развернулся по длинному берегу сбоку под горой, на которой возвышался зданиями новый многоэтажный Реченск из солнца, стекла и света; дымами из труб и дымками из домов город соединял землю и небо.

Они, стоя на Обрыв-Камне, вели оживленный разговор. Иван напомнил, показывая рукой на завод:

— Еще в 1911 году от вашего завода приезжали рабочие и извозчики за рудой на гору Железную. И так несколько лет.

Тесть просто взглянул на зятя: мол, нашел, чем удивить.

— Зато, когда ваш город и завод строились, от нас тысячи рабочих рук прибыло к вам. А специалисты, а сталевары?..

— Ну, они со всей страны прибывали. Не только из Реченска.

— У вас какие цеха теперь?

Иван стал перечислять. Он назвал доменные и мартеновские, как главные. Тесть не сдавался:

— А прокатные станы?

— Есть! А сейчас новый мощный «2500» поставлен!

— И волочильный стан есть?

— И волочильный и даже сталепроволочный есть!

— Ага! Ты какой марки часы носишь? — спросил Филипп Васильевич и хитро прищурил глаза.

— «Победа». Шестнадцать камней.

— Ну вот! Наша пружина в них!

— Да ну?!

— Вот тебе и ну. Половина часов Советского Союза заводится нашими пружинами.

— Вот здорово!

Филипп Васильевич победно крякнул, торжественным жестом достав из-за пазухи фляжку с водкой, сверток колбасы и хлеба, и буднично сказал:

— Вот на этом самом заводе я проработал сорок лет и четыре года! Хм… Бухгалтером!

Иван выпил из пластмассовой рюмки-крышки холодной водки и, чувствуя разгорающийся огонь в груди, ободрился, залюбовался тестем.

— Да… Филипп Васильевич! Это я очень даже понимаю. И тут вы меня на обе лопатки!

— Ну, будь здоров!

Старик молодецки опрокинул рюмку, засветился улыбкой, и было непонятно, кому он пожелал здоровья: Ивану или родному дому-заводу.

Здесь, на вершине, открытой всем горным ветрам, Ивана потянуло к теплу, к солнцу, к заводским цехам, он услышал их горячее дыхание, погромыхивающие шумы и звуки, вспомнил разговоры о том, что завод этот, развернувшийся на берегу двести лет назад, посылал зимой и летом подводы в далекую степь за железной рудой. Но не степные снега вставали сейчас перед глазами, ему ясно представились и пустынная сухая от зноя пыльная степь, раскаленные жарой дороги, и караван телег, нагруженных железными глыбами, растянувшийся на версту, бессильно танцующие от натуги лошадки, словно желая вырваться из хомутов, и возчики — тот малый работный народец на большой, бесконечной земле, который молча двигал караван в катящемся желтом облаке пыли. Отдаленной музыкой в ушах слышался нескончаемый скрип, ржание, голоса, будто вся земля, весь большой свет скрипел и ухал, пригибаясь под могутной железной ношей.

Пылаев сожалеюще вздохнул, думая о том, что хоть его жизнь и продолжается, а вот гора Железная, кормилица, кончается — осталось им, экскаваторщикам, вскрыть два последних надземных горизонта в восемь миллионов тонн руды, а под ними — уже только мрамор. Ему так и представлялось, что такие железные горы непременно стоят на мраморе, как памятники.

Теперь у реченских своя руда под боком, на Тукане, а они уже начали прихватывать ее издалека, аж из Казахстана. История, в общем, повторяется.

— Что загрустил при такой красоте? Озяб? На, будь здоров! — Иван выпил, согрелся и, запоздало отвечая на давнишний разговор с тестем за праздничным столом, поведал Филиппу Васильевичу, что хоть и уберут они скоро с лица земли гору Железную, однако горевать еще рано. Сейчас в их степном районе ищут новую гору, но уже не на поверхности, а в недрах земли, на глубине в триста метров. Самолетами ищут, при помощи магнитных съемок.

Филипп Васильевич сожалеюще кивал, поддакивал, сочувствуя, и у Ивана теплело на душе. Конечно, гигантским доменным печам уже не хватает своей руды и сырье в виде окатышей возят из Соколовско-Сарбайского горнообогатительного комбината. Правда, последние магнитные съемки показали, что есть еще богатые залежи железной руды. Ну и добро!

От выпитой водки вечерний мороз уже не жег щеки, а уютно холодил кожу. Над широким, до горизонта ледяным прудом, над домнами и мартеновскими трубами работающего завода весело клубились желто-черные дымы, закрывали небо наполовину, и слева, около завода, маячило ярким пламенным кругом солнце.

Пылаев подошел к самому краю скалы, молодецки встал на каменный выступ и взглянул вниз: ох, как высоко!

По озеру двигались черные фигурки пешеходов, двигались по дорожкам, которые, как прошвы на голубой огромной снежной простыне, пересекали одна другую — каждая к своему рабочему поселку.

Если поразмыслить, то на черта им этот Обрыв-Камень? Для красоты? Иван топнул ногой по базальтовой литой громаде и рассмеялся:

— У нас гора вся из железа, а у вас их вон сколько вокруг и еще эта в придачу, хоть и крутая, да вот вся беда — полая!