– Может, он не хочет… в ваш рай? – усмехнулась ведьма. – А донор… Зачем? Пока весь наш род – его донор. Каждый понемногу вливает, чтобы никого не иссушило. Он ведь пока не может контролировать свою жажду. А берет… как в бездну. Не нравится мне это.
Вскоре после этого разговора Гэб очнулся. На миг. С трудом разлепил свинцовые веки и бессмысленным взглядом уставился в дощатый потолок, подернутый коркой льда. Через несколько мгновений его черные как уголь глаза заволокло прозрачной пленкой, и он снова провалился в беспамятство.
Еще через месяц дракон снова очнулся, повернул голову и спросил хрипло, с трудом проталкивая в звериное горло человеческие слова:
– Где я?
– Почти в могиле, – не стала скрывать ведьма. И положила рядом с его мощной лапой холщовый мешочек с кольцом. – Держи. Ты должен днем и ночью чувствовать его присутствие. Как исчезнет, дашь знать. Чтобы мы знали, что Василиса жива.
– Она жива. Ее забрал Аррадор. Я видел.
Гэб выкарабкался из могилы зимой, в самые трескучие морозы.
Однажды утром Даромила пришла к дракону с дымящейся на холоде кастрюлей лечебного отвара и увидела на месте черной драконьей туши голое, посиневшее от мороза, скорченное человеческое тело. Охнув, ведьма бросилась за одеялом и грелками, которыми обычно пользовались дежурившие у пациента родичи.
– Оно исчезло, – сказал Гэб и разжал прижатый к груди кулак с пустым холщовым мешочком.
Даромила тут и села, заплакала от радости.
– Не плачьте. Я понял. Она была в анабиозе. Теперь ее разбудили, и кольцо ушло. Она жива, и я верну ее. Клянусь.
– Не клянись. Я верю.
А глаза у этого нового Гэба оказались голубыми, как у новорожденного котенка.