Золото

В пути стали попадаться ослепшие от солнечного блеска. Они, повязанные тряпками, мокрыми от обильного слезоточения, шли, держась за товарищей, и беспомощно шлепали по лужам. На окрики возчиков сходили с дороги и по колено в снегу, понурив головы, прислушивались, когда минуют подводы. В зимовьях стало немыслимо ночевать от тесноты: впереди что-то задерживало людей и транспорты. Располагались на санях под открытым небом. Просыпаясь ночью, Лидия высовывала голову из-под тулупа; до самых глаз тянулись тоненькие дрожащие лучики предвесенних звезд. Она была благодарна мужу за поездку на далекие прииски, давшую такое множество новых впечатлений.

Однажды в полдень выяснилось, что задерживает обозы и пешеходов: впереди по реке шла вода. Вечером у следующего зимовья скопление достигло пределов. Все, кто двинулся за последние дни из Саныяхтата, были здесь.

Многочисленный стан раскинулся на лесной поляне.

— В чем дело? — спрашивала Лидия. — Неужели в самом деле невозможно.

— Если бы возможно — не стояли бы.

У костров сушили обувь, одежду, подмоченные грузы. Люди неприветливо косились друг на друга, в досаде ссорились по ничтожному поводу. По тревожным группам шнырял человек в собачьей пестрой дохе и спрашивал у каждого встречного какого-то Назарку, с которым вышел в пургу из зимовья, и теперь не знает, где его найти.

— Самого себя не потеряй, придерживай за пиджак, — отвечали ему. — А об людях тут не тужат!

Возчики поднимали рогожи и нюхали расплывшиеся осклизлые мясные туши. Ходили смотреть на проклятую речку в сумерки и ночью, соображали, нельзя ли перехитрить наледь{42}, не удастся ли проскочить пораньше утречком, когда упадет вода и подсохнет снег. Стучали топоры, валились деревья для костров. Котелки, манерки, чайники, ведра висели в оранжевых языках пламени.

В полночь подморозило: вода в ведрах подернулась коркой льда. С рассветом вся масса обозов и приискателей двинулась в путь. Кони метались в стороны и валили воза. Их били кнутами по ребрам, удары звучно отдавались в вершинах деревьев. Пешие обгоняли стороной по насту. Но уже издали можно было догадаться, что дело плохо. На берегу свинцовой реки черные силуэты размахивали руками, и взмахи выражали отчаяние. Вода оказалась схваченной только с берега, середина же неслась бурным потоком поверх матерого льда. Сотни глаз смотрели на близкий противоположный берег. Ничтожные пятьдесят-шестьдесят саженей, как ножом, отсекали заветные прииски. Некоторые пытались пройти вброд с шестами, делали несколько шагов и сейчас же с испуганными лицами возвращались обратно — поток сбивал с ног.

А солнце опять всходило голое, без тучки, предвещая жаркий день.

— Ну, ребята, прибавит сегодня водицы. Зря не шли третьего дня. Боялись онучи намочить. Дождались, умники!

Обходного пути не было. Озирались на сопки и, как в западне, метались по берегу. Мысль об обратном пути даже не приходила в голову: столько миновали речек, все они теперь не лучше этой. Лидия спрашивала мужа, что он думает предпринять. Он молчал.

Они сидели у огня и варили растаявшие, превратившиеся в размазню пельмени, в котелке бултыхались ошметки теста. Лидия хотела снять похлебку с таганца, но вдруг выпрямилась: заметила в толпе над головами ветви оленьих рогов. Бросилась в кучку приискателей, окруживших оленей. В самом деле, на нарте сидел недавний собеседник в зимовье, позади привязанный веревкой лежал толстый моток желтой проволоки. Молодой человек кивнул головой и продолжал свою беседу с золотоискателями.

— Мне вот как надо, — жест по горлу острием ладони, — иначе радиостанция будет молчать минимум два месяца. Чуете? А ваше мясо — похуже моего радио — совсем протухнет. Надо, ребята, придумывать что-нибудь.

— Попробуй, подсучи штаны. Она, паря, как крышка на чайнике, гремит.

Петя выждал, пока затухнут возражения.

— Если разобраться, вам, ребята, нужнее моего. С вас Алданзолото взыщет убытки. Придется коней оставить в тайге. А на приисках вы, наверное, думали их продать. А мое дело — полеживай в зимовье и огребай суточные.

Насмешку хорошо поняли в толпе, и многие отошли от нарты с руганью.

— Языком трепать молодец, ты поди сунься в водицу.

Петя продолжал сидеть на нарте. Олени улеглись на снег, положили морды на бока, как на мягкие подушки, и, вздохнув, закрыли глаза. Лидия подошла к нему. Он встряхнул ее руку.

— Как же ваш папаша думает перебираться?

— Никак не думает.

— Покормите обедом — скажу секрет. Через час будете на том берегу.

Лидия взяла его под руку, приподняла с нарты и повела к костру. Федор Иванович скользнул глазами по дружной парочке. Петя шепнул:

— Папаша не очень рад нахлебничку. Но, кроме шуток, сяду с вами обедать. Примчался в Саныяхтат, туда-сюда, схватил проволоку, обрадовался, как конфетке, и забыл про свой чемодан с провизией. — Он наклонился над котелком. — Пора снимать, переварится.

Лидия рассмеялась и объявила мужу обещание молодого человека переправить их на тот берег.

— Как же это сделать, разрешите узнать? Тут столько народа, и не могут ничего придумать.