Золото

— У, медведище, не может даже поблагодарить. Ну, иди проворнее, а то опоздаешь, на меня же сердиться будешь.

Мотька, возясь у плиты, озабоченно соображала, как бы сбегать в соседний барак и попросить мамку достать хоть бутылку молока. Улучила минуту, когда на плите ничему не угрожало, и бросилась к двери. Вдруг всплеснула руками.

— Лидуша, моя хорошая! Наконец-то ты ко мне собралась заглянуть!

Лидия с Федором Ивановичем приехали с Белоснежного по делам и решили, кстати, посмотреть на открытие сплотка. Пока смотритель толковал с конюхом о лошадях для обратной поездки, Лидия побежала проведать подругу. Хотелось вспомнить многое, спросить о том, другом. Мотька была на три года моложе ее, но на прииске, где они вместе росли, в ту пору всего-навсего бегало пятеро: две девчонки и трое мальчишек. Несмотря на разницу в возрасте, были неразлучны. Лидия обняла Мотьку и расцеловала.

— И сейчас не думала к тебе, ты уж прости меня, Мотюшка. Я ведь с благоверным. Да, Мотя, чтобы не позабыть, ты не встречала с тех пор Матвея?

Мотька покраснела. На лице мелькнуло что-то похожее на досаду.

— У меня теперь другой Матвей, получше первого.

— А правда, ведь они похожи друг на друга с Мишкой Косолапычем. Чуть бы Мишку пониже сделать и поуже.

Женщины разболтались. Да, в детстве и юности они даже не пытались представить себе, что пошлет жизнь. Мотька первая встряхнула головой.

— Лидочек, ты не сходишь к Петровне за молоком? И масла бы хоть полфунта. Сходи, пожалуйста.

Немыслимо было отказать этой Мотьке, когда она что-либо просит. Такая же осталась, какой была. Что бы ни делала, делает серьезно, готова всех заставить вертеться вокруг. Все от души. Как летит время! Человек как будто остался тем же, но что-то уже навсегда ушло и не вернется. Матвей, славный смирный паренек, выбрал Мотьку, вернее, она победила его своей серьезной любовью. Лидия знала, что Мотька забеременела. Отец избил девчонку, случился выкидыш. Матвей скрылся с прииска. Мотька не выдержала: сначала вырвалась из отцовских стен, потом пошла по рукам. Пошла по-настоящему, без оглядки, как приисковая девка.

На таких несчастье действует тяжелее, такие скорее поддаются, потому что тяжесть на них ложится непереносимее. Слишком много требуют, если же нехорошо, так пусть совсем плохо. Становилось завидно, глядя на Мотьку. Настоящее чувство глядело из ее синих глаз. Мишка достоин подобной веры в него. Можно голову положить в заклад — они поднимутся в жизни, поддерживая друг друга.

— Мотюшка моя! — Лидия обняла подругу так внезапно и с такой неожиданной силой, что та испуганно взглянула на нее, ожидая слез. — Мы все мучимся, чего-то хотим, но для чего, если не каждому суждено встретить на своей дороге того, кого ищешь? Большинство в конце концов живет без всякого чувства.

— Нет, без любви я не хочу, — ответила Мотька. — Я знаю.

— Ну, скажи мне, почему же я вернулась к этому черствому сухарю, своему супругу, а от того ушла? На что он мне, когда я люблю Кольку Мигалова? Ты его не знаешь. Конопатый, с таким вот носом, — Лидия показала кулак, — ресницы белые…

Лидия теребила Мотьку и требовала ответа. Она в самом деле могла каждую минуту разрыдаться. Мотька гладила ее руку.

— У Мишки нос тоже некрасивый.

Лидия вскочила.

— Ну, ладно. Где твоя посуда?

И пока она торопливо шла к молочнице и обратно, стало как-то тревожно. Вбежав в барак, она с особенной жадностью обняла Мотьку и долго не хотела ее отпустить. В чем дело? Лидия насильно оторвалась от Мотьки. А та, блестя синими глазами, белокурая и встрепанная от неосторожных объятий, совсем походила на Мотьку из прошлого.

— Вот выручила. Теперь и сдоби немножко будет. Вот спасибо, Лидушка! Ты и не думай отказываться — за посаженую мать будешь у нас.

21

Было около одиннадцати. В долине стояли шум, скрип, грохот. И как это знакомо — вдруг прибой звуков начал снижаться, словно относимый ветром: наступал час обеда, отдыха. Мимо отвалов уже тянулись вереницы стряпух-китайцев, на коромыслах покачивались ведра с горячим. Китайцы Нижнего не собирались на открытие, потерять рабочий день они не хотели. Усаживались вокруг ведер на корточки и сосредоточенно носили ложки ко ртам. И по тому, что едят, с чем пьют чай, можно было видеть, кто моет, а кто «воет».

Кое-где уже отобедали наскоро и, пользуясь минутой, спали под каленым солнцем. Худые тонкие руки желтели на отвалах, как старые выброшенные кости. Вокруг измазанных похлебкой и вермишелью ртов ползали мухи. Валялись кайлы, лопатки и тачки.