Золото

И Ежик, стоявший за кустом, у срезанной ветром скалы, увидел сначала светловолосую, с заколотыми на затылке мокрыми косами, голову на высокой загорелой шее; потом – высокую грудь с заостренными, как пирамидки, сосками, молочно-белую рядом с медной южной смуглотой ключиц; потом – тонкую талию, чуть выгнутый, как древний щит, живот с двумя смешными родинками у пупка; потом – русо-золотой, как руно, треугольник волос между загорелых, медленно, как во сне, движущихся ног; бедра, выпуклые, роскошные, – крутые бедра, которых Светлана вечно стеснялась, особенно на сцене, ведь в моде были худые и поджарые рокерши… Она выходила из воды, она медленно и торжественно выходила из воды, и в ее поднятии из вечерних волн была такая тайна и молитва, что Ежик перестал дышать. Он хотел было крикнуть: подожди, не выходи из моря, ты ведь вся голая, а я же стою тут!.. – но он онемел, не мог шевельнуться. И, когда Светлана вышла из воды вся, она увидела его.

Они стояли друг против друга – мальчик, влюбленный в девушку, и девушка, не влюбленная ни в кого. И она поняла: если она сделает сейчас неверное движенье, погибнет либо она, либо мальчик: он погубит в себе то святое, что лилось сейчас на нее из его глаз, что одушевляло всю природу вокруг и их двоих внутри природы.

И она закрыла рукой грудь, а другой рукой – треугольник золотых волос внизу живота; и щеки ее порозовели; и она тихо прошептала, но он все равно услышал: «Отвернись, я сейчас оденусь». И он, дрожа, сделав слепой шаг к ней, весь устремленный и протянутый к ней, отвернул лицо. И он почувствовал, как его плеча коснулась нежная мокрая ладонь. И он повернул голову и, не глядя, зажмурившись, поцеловал прижавшиеся к его плечу соленые девичьи пальцы.

… … …

– Андрон, а ты когда-нибудь будешь работать в раскопе?.. или ты приехал сюда…

– Ну да, я приехал сюда балдеть! Мне трава не расти! Роман взял меня сюда потому, что я великий Андрон, а не потому, что я должен тут вместе с вами ручки пачкать в античном дерьме! Роман мой друг, между прочим, скажи мне, кто твой друг, и я скажу…

– Я вот что скажу тебе. – Серега жестко прищурился, измерив «звездного мальчика» взглядом, как портной – раскраиваемую ткань. – Если ты будешь тут выкомаривать и бить баклуши – ты уедешь завтра же. Ребята говорят меж собой: хоть он и «суперстар», а работать должен наравне со всеми. Понял?

Красавец Андрон пожал плечами. В набедренной повязке, как неподдельный античный раб – даже не в плавках, – вся грудь увешана цепочками, крестиками, «куриными богами» на черных шнурках, бусами из мелких ракушек, ожерельями из абрикосовых косточек и другими «феньками», загар лаково-бронзовый, хоть сейчас ставь натурщиком перед студентами Академии художеств, – а взгляд какой презрительный, да он в гробу видал всех в этой экспедиции, в этой богадельне, землековырялке!.. – масленый взгляд, густые, как у девчонки, ресницы, вызывающая стойка – бедра и таз чуть назад, живот чуть вперед, нате, глядите, какой я мужик, блеск, отпад, – Андрон стоял перед Серегой отнюдь не как солдат перед генералом; он играл роль «звезды» везде, и здесь тоже, он так врос в шкуру «звезды», что выдрать его из нее с корнем не могло ничто. Кто это тут ему вздумал нотации читать?!.. а ну, отвали…

– Отвали, – выцедил Андрон сквозь зубы, будто выпустил марихуановый дымок. – Иди сам трудись, трудоголик. Считай, что я тут у тебя на твоем коровьем довольствии. Мне просто нравится, как варит кашу Славка Сатырос. У тебя отличная повариха. А все остальное хреновое. Не мог для работников палатки четырехместные закупить, немецкие. Живем, как в нужниках. Благо юг, жарко. Не тронь меня! Не нравится, что я волыню?.. Я, между прочим, музыкант. Я готовлюсь к концертам… учу программы…

– Знаю, знаю, – Серега махнул рукой, – как ты со Славкой готовишь программы… там, у рыбсовхоза, на бережочке!..

– Мы там едим хамсу, – не моргнув глазом, ответил Андрон и потрогал маленькую рапану на цепочке у себя на груди. – Я любитель хамсы. И кильки. Пряного посола.

Его наглые, беспросветно-черные, масленые глаза смотрели на Серегу невинно и порочно. Красивый невинный циник, не знающий о том, что цинизм неизлечим, как СПИД. Что с ним сделаешь!

– Хочешь, концерт для вас всех сделаю?

– Что, что?.. – Ковалев даже вытянулся, как гусь. – Концерт?..

– Ну да, концерт. Спою для вас. Все для вас, сударь! – Андрон раскланялся, как шут гороховый. – Кое-то из старого репертуарчика, кое-что из новья. Звиняйте, дядьку, бананив немае, то есть, конечно, музыкального сопровожденья. Ты же знаешь, мужик, что у меня есть мои ребята, и я без них как без рук, выступленья а капелла – не в моем стиле. Ну да черт с тобой. Лето, жара, эта ваша чертова Гермонасса… Экзотика! Я вам спою… еще на «бис», так и быть!