Золото

— С самолетом, привезшим медикаменты, вчера прилетел ваш человек из банка, этот безрукий… Они там вместе с моим начфином и с особистом колдовали всю ночь. Утром докладывали: по предварительным данным — колоссальные ценности. Я-то здесь со вчерашнего дня не был. Ведь наступаем, товарищ член Военного совета, некогда. Сутки коротковаты стали.

— Ну что ж, пошли в блиндаж? — спросил приезжий генерал и гостеприимно уступил дорогу секретарю обкома.

Сойдя вниз, они поначалу ничего не могли разглядеть, кроме каких-то неясных фигур, вскочивших и вытянувшихся при их появлении. Потом, приглядевшись, различили в полутьме у стола, освещенного затененной карбидной лампой, двух офицеров и третьего — пожилого штатского человека с сухим морщинистым лицом. Пустой рукав темной полувоенной гимнастерки был у него засунут за ремень.

На столе, перед которым те стояли, тускловато сверкала груда драгоценных вещей.

— Ну, показывайте ваши сокровища, товарищ комдив, — сказал член Военного совета, снимая папаху и приглаживая ладонью серебристый бобрик, придававший его небольшой голове угловатую форму.

Генерал Теплов молча повел рукой в сторону драгоценностей.

— Не туда смотрите, товарищи генералы! — звонким голосом сказал секретарь обкома.

Он лишь мельком скользнул взглядом по груде золота, подошел к двухэтажным нарам, и молодые, цепкие глаза его так и впились в полутьму. На широком, полном и очень подвижном и выразительном лице его были и забота, и любопытство, и осторожное уважение.

— Эй, кто тут живой, откликайся! Дайте хоть посмотреть на вас, что ли!

Верхние нары занимала девушка. На белом фоне свежей, еще как следует не обмятой наволочки худенькое лицо четко вырисовывалось такими тонкими и строгими линиями, будто действительно было вырезано искусным мастером из старой слоновой кости. Девушка спала, но веки ее нервно вздрагивали, на бледных, увеличенных общей худобой губах дрожала тень успокоенной улыбки.

На просторных нижних нарах, рядом, обнявшись, как братья, лежали очень крупный человек, до того худой, что возраст его трудно было определить, и подросток, почти мальчик, с угловатым густо-смуглым лицом. И было похоже, что этот крепко спавший богатырь прикрывает младшего собой от опасности и непогоды.

Все трое дышали ровно. Секретарь обкома долго стоял над ними. В юности, которая казалась ему очень далекой, он окончил медицинский институт, и ему, как врачу, было необыкновенно приятно слышать их спокойное, ровное дыхание. Он прикрыл одеялом ногу меньшего, такую худую, что можно было угадать ее костное строение.

— Поднимете их? — спросил он у немолодой строгой женщины в военном, в петлицах которой рядом с тремя шпалами золотели медицинские эмблемы.

— Состояние тяжелое, но пульс уже наладился. Сделали два вливания. Вчера вечером и сегодня утром они приняли бульон. Девушка эта у меня совсем молодец, даже пробует подниматься… крепкая… Все пытается говорить. Вот только что перед вашим приходом уснула.

— Ну, что тут медицина предсказывает? — спросил член Военного совета.

Уже без папахи и бекеши, в простом кителе с тусклыми звездами защитного цвета на полевых петлицах, этот маленький человек пружинисто переваливался с каблуков на носки, и его до блеска начищенные сапожки при этом легонько поскрипывали.

— Медицина надеется, товарищ генерал-лейтенант. Молодость, одухотворенная молодость все побеждает, — по-штатски ответила женщина-врач. Поправив строгую прическу, она взглянула на спящих. — Было бы слишком несправедливо: преодолеть такие невероятные, просто нечеловеческие трудности, выполнить долг — и умереть.

— Бывает. На войне, к сожалению, случается и так, — сказал член Военного совета. Резко повернувшись на каблуках, он пошел было к столу, но с полдороги вернулся. — Товарищ подполковник медслужбы, командующий фронтом лично просил вам передать: сделайте все возможное для их спасения. Если возможного мало, сделайте невозможное. Ведите сражение за их жизнь всем оружием медицины. Ничего не жалеть. — Он подошел к столу: — Ну как, учитываете?

— Тут нечего учитывать, тут все учтено. Просто принимаем по инвентарной описи, — отозвался штатский с пустым рукавом. — Вот опись ценностей, составленная по всем правилам. Мы только сверили ее с наличностью и сейчас вот актируем государственный прием.

— Сошлось?

— Грамм в грамм, камешек в камешек! — гордо ответил человек с пустым рукавом. — Да иначе и быть не могло: ее составлял старый, опытный банковский работник. Прекрасный служащий, я его знал…

— Почему «знал», а не «знаю»?

— Он умер, товарищ генерал. Умер в дороге, неся эти ценности… Он же и вынес их из оккупированного города вдвоем вон с той девицей, с Марией Волковой.

— Ты и ее знаешь? Это тоже твоя сотрудница? — живо обернулся секретарь обкома, отрываясь от описи, составленной Митрофаном Ильичом, которую он внимательно рассматривал. — Ну и что она, товарищ Чередников?

Штатский сделал своей единственной рукой смущенный жест:

— Вот то-то, что ничего особенного! Машинисткой работала… Хорошая машинистка, обыкновенная, ничем не примечательная девушка.