– Все, Ваня! Молодца! Джигит! – похвалил Микола односума, убирая нож от его раны. Края раны стали более ровными, кровь запеклась. – Слава Богу, ты в себя пришел. А то я уж думал, что придется до Большой земли тебя на санях тащить.
– Не дождешься, – с трудом выговаривая каждую букву, произнес Иван. – Если только в карете с извозчиком и цыганами. Шампанского холодного нет?
– Есть только холод!
– Как скучно вы живете, – зевнул Ваня, кривя губы в улыбке.
– Ну, если граф Суздалев изволит шутить, значит, ваш покорный слуга старался не зря.
Радостный лай оглушил обоих. Малахай, подпрыгивая на месте, крутился вьюном, пытаясь запрыгнуть к Суздалеву на грудь. Микола еле удержал его.
– Вот бестолочь! Иди, сторожи!
Малахаю все же удалось вырваться и лизнуть своего двуногого друга в лицо.
Суздалев закрылся руками.
– Да погоди ты, шальной! – не вытерпел казак, хватая незлобно пса за спину. Тот обиженно взвизгнул. Билый присел на корточки, обхватил руками голову Малахая и ласково потрепал его за щеки:
– Пойми ты, лохматенция, слабый он еще, только очнулся. Потерпи.
Пес внимательно смотрел в глаза человеку, ткнулся носом в лицо, будто говоря: «Я все понимаю, человек!»
– Ох, – снова застонал Суздалев, кривясь.
– Что, Ваня, болит?
– Болит, Микола. Но терпимо.
– Не геройствуй, Ваня, скажи как есть. Я же по ране вижу.
– Вот те крест, казак, – граф поднес руку со сложенными пальцами ко лбу, перекрестился.
– Теперь вижу. Только ты не хорохорься, односум. Рановато. В сознание буквально сейчас пришел.
– Ладно, командир, слушаюсь. Или, как там у вас в станице бы сказали, слухаю, – Суздалев попытался засмеяться. Но острая боль пронзила живот.
– Молчи уж, «слухаю», – передразнил друга казак. – Тебе сейчас ни смеяться, ни кашлять ни в коем случае нельзя!
– Выходит, ты сейчас мой личный лекарь, так? – слабым голосом сказал граф. – Попал в лапы к коновалу. Не везет.
– Еще как везет! – усмехнулся казак. – Меньше разговаривай, Ваня, силы береги, слаб ты еще, – назидательно заметил Микола.
– Да я хоть сейчас встать… – Суздалев хотел сказать «смогу» и попытался встать. Вновь острая боль пронзила тело. Лицо графа исказилось в гримасе боли. Он закрыл глаза и без сил лег на нары. Горячая волна прошла от сердца к голове, отключая сознание. Иван снова провалился в забытье.
– Вот те и «хоть сейчас», – в сердцах проворчал Билый, поправляя свисающую с нар руку односума. – Сказал же лежи, не вставай.
И тут же по-отцовски, заботливо произнес:
– Эх, Ваня, душа беспокойная. Спи, односум. Сон – первое лекарство сейчас для тебя.
– Рррр-гав, – раздался негромкий лай. Малахай вертелся у двери, нетерпеливо пританцовывая лапами.
– Тихо ты, шальной, – ласково пригрозил казак. – До витру приспычыло? Ну, идите оба, побегайте.
Билый убрал доску, которой припирал дверь, и оба пса радостно выбежали наружу. Густое облако пара вырвалось из открытой двери. Микола поежился.
Холодно. Тусклый, оранжево-белый диск солнца висел низко, почти касаясь на горизонте огромных ледяных торосов.
Где-то там корабль, спасение. Но сейчас идти нельзя, Суздалев не вытянет, да и всего с двумя собаками сани тянуть по такому снегу будет довольно сложно. Нужно ждать, пока Ваня оклемается.
Микола прикрыл дверь. Пока собаки разминают лапы, нужно осмотреть хижину. Может, что полезное найдется. Ведь полковник с его людьми жили здесь, по всей видимости, не одну неделю. Значит, не без запасов.
Билый медленно обвел взглядом стенки хижины, потолок. Через прорубленное отверстие весело устремлялся вверх серо-сизый дым от костра. Чуть в стороне от отверстия внимание Миколы привлекла небольшая ниша. Она представляла собой сбитую из досок полку, прикрепленную чуть выше человеческого роста.
Казак подпрыгнул, насколько вышло. Ноги отвыкли от повседневных занятий, которыми увлекал себя Микола и на службе, и в жизни станичной. Осмотрелся казак, смекнул, что к чему. Стол из досок, хоть и сбит был кособоко, но все же хоть какая-то помощь. Подтащил поближе, взобрался.
– Шаткий. Равновесие потеряй, и кирдык, – сказал вполголоса Микола. Постарался выпрямиться, держа равновесие. Получилось. Теперь вполне можно было разглядеть, что было в нише. В двух небольших ящиках, накрытых куском брезента, Билый обнаружил котелок, почти до края наполненный пшеном. Он подтянул его к себе руками. Несколько зерен просыпались через край и закатились между досками. Рядом с котелком лежал брезентовый мешок. Микола ткнул его кулаком, рука ощутила мягкость.
– Неужели? – мелькнула в голове мысль.
Развязав мешок, Билый довольно цокнул языком. Он был прав в своей догадке. В мешке лежал свитер и двое теплых штанов. И тут ему как подсказка явилась мысленно: «На убитых поляках надеты шубы! Они им уже не понадобятся, а нам в самый раз! Не замерзать же. Нужно будет, пока еще светло, сходить и взять. Господи, прости за мысли эти».