Золото Арктики [litres]

Суздалев намеревался дальше продолжить беседу, пытаясь приукрасить способности своего четвероногого друга, но Билый командным голосом прервал попытку односума:

– Мы не на балу, Ваня, и не в театре! Сам должен понимать. Не война, но все же порядок соблюдать нужно.

– А, какой там порядок! – отмахнулся граф. – Нет его, Николай, нема! Что в турецкой кампании, что в столичных кругах, что здесь, на краю земли. Нет и не будет. До нас не было и после нас будет так же, если не хуже. Недаром древние греки говорили: после нас хоть потоп.

– Ну, затянул волынку, – отшутился казак. – Не время сейчас для философии, Иван Матвеевич. После, когда задание выполним и на Большую землю вернемся, там и пофилософствуем с тобой и за порядок, и за прошлое.

– А за будущее? – спросил Суздалев.

– А мы с тобой похожи на гадалок разве? – ответил вопросом Билый. – То цыганки могут предсказывать. А мы с тобой – офицеры, люди приземленные, живем одним днем. Проснулись, и слава Богу!

– Ха-ха-ха, – усмехнулся с сарказмом граф. – Запамятовал ты, Николай. Бывшие офицеры.

– Бывших не бывает, ваше благородие, – парировал казак. – Все, Ваня, хорош в бирюльки играть. Нам с тобой конкретное задание дано. Пообщайся с Малахаем, пока я к тому пригорку снежному сбегаю да осмотрюсь, что да как.

– Осмотрись, осмотрись, – буркнул Иван. – У нас такие напарники, что только и осматривайся, чтобы исподтишка не напали.

– Да будет тебе, Ваня. Озлобленные поляки – их понять можно. Но и мы не лыком шиты. Так что не робей, друже. Чему быть, тому не миновать! Бог не выдаст, свинья не съест, – голос друга, подхваченный порывом ветерка, прозвучал глухо. Звонкий хруст снега под его ногами слышался все тише, пока совсем не стих.

– Да я не робею, – пробормотал Иван, сплевывая в снег. – Не привык я робеть.

Суздалев посмотрел на удаляющуюся фигуру друга, повернулся к упряжке и, заметив оценивающий взгляд Малахая, медленно подошел к нему.

– Ах ты, псина, ты моя дорогая, – ласково потрепал за ухом пса. – Съешь ведь мишку? Не оробеешь?

Собака высунула свой фиолетово-розовый язык, пытаясь лизнуть человека в лицо. Иван отпрянул:

– Не, друг, не выйдет! Не люблю я, когда ты мне в лицо лезешь. Как товарка какая-то! Держи дистанцию!

Малахай будто понял человеческую речь и уткнул свой нос в бедро Суздалева, мол, извини, человек, я с тобой по-свойски. Граф потрепал этого пушистого пса по загривку, погладил ему торс, помял лапы. Достал из глубокого кармана шубы небольшой кусок сушеного мяса и протянул Малахаю. Тот потянул носом воздух и аккуратно взял предложенное лакомство. Остальные пятеро собак смотрели на происходящее, виляя хвостами, надеясь тоже получить что-то вкусное. Иван посмотрел на них, усмехнулся и подошел к саням. Из мешка вынул три больших замороженных трески, разломил их, стукнув об лед, и кинул собакам. Те улеглись на снег и принялись активно лизать еду, откусывая время от времени по кусочку.

– Ешьте, четвероногая братия, – подмигнул им граф. – Сил понадобится много.

Сам уселся в сани и поднял воротник шубы. Стало тепло. Граф незаметно для себя задремал. Малахай подергал лохматой мордой вверх, нюхая холодный воздух, «читая» в нем то, что не подвластно человеку. Не чувствуя опасности, медленно прошел мимо остальных собак и, подойдя к дремавшему Суздалеву, потоптался на месте и лег рядом с санями, положив свою тяжелую голову на меховые сапоги человека. Собаки, видя посыл своего вожака, последовали его примеру. Съеденная рыба согревала желудки, разнося кровь по всему собачьему телу.

Пригорок, который приметил Билый, находился шагах в пятистах от того места, где он оставил упряжку с собаками и графа. Сколько Суздалев ни всматривался в бескрайнюю даль снежной пустыни, так и не смог разглядеть того, что высмотрел зоркий взгляд пластуна.

«Да, Ваня, – с улыбкой подумал Микола, пытливо всматриваясь вдаль и вспоминая, как односум никак не мог увидеть этот пригорок. – Пластун из тебя выйдет тот еще».

Умело, сажень за саженью просматривал казак расстилавшуюся перед ним равнину вечной мерзлоты. Вдалеке, верстах в двух, темнело что-то на фоне этой нескончаемой белизны. И это темнеющее пятно еще и передвигалось какими-то затейливыми прыжками.

– Будто шелкопряд на тутовнике, – подумал казак. – Только огромный. Неужто одна из диковинных зверюг, о которых профессор Ледовский говорил?!

Пятно так же внезапно исчезло, как и появилось, будто растаяло среди льдов и снега. Билый взглянул на небо, покачал головой:

– Эх, сейчас бы ночь с зирками, Шлях наш Чумачий, Стожары. Вмиг бы дорогу определил. А тут белым-бело и конца-края не видать.

Внезапный порыв ветра, ударив в грудь казака, пробежался по лицу и защипал щеки. Со стороны, где еще минуту назад Билый видел что-то темнеющее на снегу, с порывом ветра донесся негромкий рык.

«Будто олень горный», – подумал Билый. По снегу, словно белые змейки, забегали снежные ручейки поземки. Ветер постепенно крепчал, грозя разразиться пургой.