Он не предполагал, что такие же вопросы задает себе и Михаил Андреевич, ощупывая спрятанный под матрасом твердый предмет – заточку, выменянную у зэка на порцию рыбной бурды. Он твердо решил: как только станет невмоготу терпеть физическую боль, он покончит с собой. Но прежде надо было переговорить с женой или написать ей письмо. Михаил не хотел уходить из жизни, не сообщив ей нечто важное.
Когда конвойный повел его к приехавшему следователю, бывший эпроновец даже обрадовался. Может быть, увидев, как ему трудно, сотрудник НКВД сделает наконец вывод: ни о каком золоте Шаткин и ведать не ведает.
Однако прибывший по его душу Викторов не думал сдавать позиции. С удовлетворением оглядев заключенного с головы до ног, он усмехнулся:
– Продолжаете упорствовать?
Не дожидаясь разрешения, Михаил Андреевич устало опустился на табурет.
– Если вы о том же, товарищ следователь, мы зря потеряем время. Насколько я знаю, из Севастополя путь неблизкий…
Анатолий еле сдержался, чтобы не ударить этого упрямца. Блеск золота ослеплял.
– Мне больно смотреть, как вы калечите свою судьбу и судьбу своих родных.
Шаткин встрепенулся:
– Что с моей семьей?
Следователь скорчил гримасу:
– Вспомнил все-таки? Я скажу тебе одно: им не слаще твоего.
В отчаянии Михаил Андреевич закрыл лицо ладонями.
– Вы преступник!
Это восклицание не вызвало никаких эмоций.
– Зря упорствуешь, – мягко заметил следователь. – А ведь одно твое слово помогло бы сразу нескольким людям.
Заключенный впился в него глазами:
– Устройте мне свидание с женой!
Викторов кивнул:
– В обмен на нужные сведения.
– Но я ничего не знаю.
– На нет и суда нет. – Анатолий отвернулся к стене. – Но все же я скажу еще кое-что. Глухарь не зря прицепился к тебе. Он не успокоится, пока не доведет тебя до состояния, когда ты будешь молить о смерти. Такие же уголовники всласть поиздеваются над твоей женой. Ну, станешь говорить? Я предлагаю тебе реальный выход из положения.
Михаил Андреевич ничего не ответил. Он, как ему показалось, тоже нашел способ избавиться от мучений.
– Отведите его назад! – крикнул Викторов конвойному.
Тот послушно исполнил приказ.
Очутившись в камере, Михаил Андреевич забрался на жесткие нары и, достав из матраса заточку, вонзил ее себе в грудь.
– Если не будет сделана операция, он вряд ли выживет, – говорил тюремный врач бледным Викторову и начальнику лагеря Бекасову. – Мне кажется, у него пробито легкое. Без хирургического вмешательства остановить кровотечение невозможно.
– Он в состоянии говорить? – спросил следователь.