Золото для любимой

Мы с Мишкой также пробовали мыть с помощью коврика, который Радик нам охотно уступил. Мыли по вечерам. После первой волны интереса я почувствовал, какой это нелегкий труд. Спина ломила, ноги затекали от постоянного сидения на корточках, руки жгла холодная вода, а из-за усердного растирания грунта ладонями, разминания пальцами у меня под ногтями, на сгибах фаланг через несколько дней образовались болезненные, плохо заживающие трещинки. А если к этому прибавляется непогода, ветер, дождь, отяжелевший негнущийся плащ, окоченевшие ступни ног, то удовольствие от этого хобби становится тем более сомнительным. И все же…

И все же всякий раз с неизъяснимым волнением, с надеждой на редкостную удачу смываешь последние порции песка, ожидая увидеть уже знакомое ярко-желтое мерцание, то возникающее, то вновь гаснущее под взмученным в воде песком, дразнящее и внушающее почти суеверный страх…

– У кого-то началась золотая лихорадка, – с неодобрительной усмешкой заметил как-то при случае Колотушин. – Пора делать прививку.

– Поздно делать, – хихикнул промывальщик.

– Разве это лихорадка? – возразил я. – Это пока что так… легкое недомогание, первичный озноб.

– Ужасные люди! – заключил начальник. – Хорошо, Джоньич не знает, уж он бы вас за это не расцеловал.

Добытые золотые песчинки и пылинки мы с Мишкой сушили на мешочках, разложенных на столе в комнате. Неудивительно, учитывая общую безалаберность нашего быта, что однажды Володька, возясь с образцами, смахнул на пол вместе с мешочками все наше с трудом добытое богатство. Кое-что собрали, но основную часть вряд ли бы мы нашли даже с лупой.

Я подсчитал: через шесть дней будет ровно четыре месяца, как я без Ани. И как-то живу…

Глава 16. СВОБОДНАЯ ЛЮБОВЬ (РАЗЛУКА ОСВЕЖАЕТ ЧУВСТВА)

Высшим достоянием мужчины я считал свободу. В свободе сила. В ней – легкость и надменная усмешка. Свобода в интимной жизни – это мимолетность и вечная свежесть. Брачные узы, семья, преданность одной женщине – это уже тяжесть, будничность, унизительная зависимость. Даже если возникает любовь, она тоже должна быть легкой и быстротечной.

Со студенческой поры потащил я за собой в жизнь выпестованную в общежитской коммуне идею свободной любви. И теперь настойчиво вживлял ее в сознание Анны.

– Зачем нам расписываться? Если чувства есть, то они есть. И при чем тут всякие бумаги и штампы? Пока нас тянет друг к другу – мы вместе, как охладеем – разбежимся. А элементарная ячейка общества – это же рутина, болото, пережиток рабских веков. Это гиря на шее. Уверен: любому человеку хочется иной раз бросить все, порвать все связи, уволиться с работы, уехать куда-нибудь и тому подобное. Но семья сдерживает, диктуя свои правила, свою мораль. Ведь отвечает он уже не за одного себя.

Аня слушала все это с застывшей мэкой в глазах, и не похоже было, чтобы хоть что-то «вживлялось» в ее сознание.

Я знал, что родители Ани сплоченным фронтом выступили против ее сожительства с «этим вчерашним студентом». Видимо, слишком живы были в их памяти беременность дочери и последующие ужасные события. При встречах у нее не раз возникали споры с отцом. Один такой разговор она отрывочно передала мне. Но я без труда представил себе его целиком.

Анин разговор с отцом

Отец: – Ты живешь с молодым человеком, не расписавшись, без всяких перспектив. Это, по-твоему, нормально?

Аня: – Это обычно. Сейчас такое – сплошь и рядом. Разве бумажка что-то добавляет к отношениям? – (воспроизводит мои слова).

Отец: – И тебя такое положение устраивает? Ты же повторяешь свои предыдущие ошибки.

Аня (явно кривя душой): – Да, меня это устраивает.

(Ясное дело: не рассказывать же ей было о принципе «свободной любви», о желании своего дружка жить с девушкой, сохраняя при этом собственную свободу и независимость от нее.)

Отец: – Что ж, ты уже достаточно взрослая и сама за себя отвечаешь. Но мы с матерью не хотели бы видеть тебя снова несчастной.

Конечно, размышлял я, идеальный вариант – это жить порознь. Я бы куролесил, как прежде, завязывал новые знакомства, на практике изучал жизнь, творил глупости, экспериментировал, работал, стряпал диссертацию и снова бы бросался в пучину жизни. Живя отдельно, я, разумеется, скучал бы по Ане, порой мне бывало бы тоскливо и одиноко без нее… Но тем желаннее были бы встречи, тем острее чувства. Мы бы встречались – друг у друга дома, или в парке, в кафе, на пляже… да где угодно! Или отдавались бы друг другу в снятом на ночь гостиничном номере. Жизнь походила бы на блистательный роман.