Золото для любимой

Можно пройти в двадцати шагах и не заметить этот старинный, упоминаемый в архивных документах карьер. Разве что обратишь внимание на торчащие среди трав груды камней и небольшое понижение между плоскими холмами. Однако по мере приближения впадина углубляется, возникает резко очерченный изломанный контур, показываются уходящие в глубь земли скалистые уступы, и, наконец, останавливаешься с невольно дрогнувшим сердцем перед зияющим провалом. Внизу, метрах в пятнадцати от кромки обрыва, мерцает вода, неподвижная, темная, как кристалл мориона – темная не столько из-за постоянной тени, сколько, надо думать, и из-за большой водной массы (по словам Радика, глубина озера доходит в отдельных местах до сорока метров). Отраженные на поверхности водоема голубое небо и веселые белые облака – не более чем грим на его угрюмом лике.

У края обрыва к трубе-столбу привинчена гнутая металлическая табличка. Надпись на ней исцарапана гвоздем или острым камнем, но при внимательном рассмотрении можно кое-что разобрать. Я, по крайней мере, разобрал, что «разрез» был заложен в 1857 году, а промышленная разработка золота на Кочкарской площади началась еще раньше – в 1844-м.

Брали в карьере свинцовую руду и коренное золото – было проделано пять шахт, а постоянно прибывающую воду откачивали деревянными насосами. (Последнюю информацию я почерпнул не из таблички, а из книжицы, написанной местным краеведом.)

Вообще-то озеро состоит из двух частей. Обойдя его по неровной, с впадинами и выступами, кромке, я установил, что форма карьера более всего напоминает восьмерку, правда, искаженную и иззубренную. Посредине – каменная перемычка. Но не сплошная, как понял я чуть позднее. Скорее, это некое подобие арки, но арки затопленной. Водоемы, таким образом, представляют собой сообщающиеся сосуды. Я открыл это случайно, заметив, что из-под темного обрыва струится под водой слабый зеленоватый свет (во вторую часть озера в это время заглянуло ненадолго солнце).

Я повадился купаться тут после маршрутов. От задов огорода я брал ориентир на столбик с железной табличкой, выглядывающий из-за холма, и брел через гущу жесткого ковыля и всевозможных колючек, облепляющих штаны своими цепкими семенами.

К воде, без риска свернуть себе шею, можно спуститься лишь с одной стороны – по крутому травянистому откосу, затем – по крупноглыбовым развалам, ломаными ступенями сбегающим вниз.

Здесь внизу всегда прохладно, пахнет сырым камнем, тиной вперемешку с благоуханиями цветущих трав, что колосятся по краям обрывов (ковыль, пижма, донник – белоцветный и желтый, свисающий длинными плетями), у самой воды краснеют ягоды паслена. Снизу стенки уступов кажутся выложенными из громадных плит. В одних местах их торцы ровные и абсолютно вертикальные, точно опиленные, в других – исковерканные, с угловатыми впадинами и выступами, напоминающими то уродливый, скошенный набок балкон, то полуразрушенную смотровую башню крепости.

Эти каменные массивы сложены мраморами. На свежем сколе они сахаристо-белые, кремовые, ярко-желтые, розоватые или полосчатые. А вот с поверхности камни большей частью покрыты, точно копотью, серым или черным налетом, или как будто забрызганы ржавчиной. Это лишайники.

По трещинам лепится, словно бархат, темно-зеленый мох (такой же, как на крыше летней кухни у Бурхана), торчат редкие пучки трав. Ближние уступы прослеживаются и под водой, напоминая зеленовато-желтые кости. На их фоне проплывают рыбешки, пошевеливая оранжево-красными плавниками. Но дальше уже ничего не видно – лишь зеленоватая чернота.

У противоположного обрыва через клиновидную расщелину вверху падает на хмурую водную гладь дымчатая полоска солнечного света.

Ныряю. Вода ледяная. Не то что в Финском заливе в это время года (про Черноморское побережье вообще не говорю).

Да, Финский залив… Не забуду: пляж в Солнечном, ветер, сияние воды и неба, запах преющей тины, мелкий песок на зубах… Мы с Аней на песке. Вокруг – нескончаемая галерея женских тел… И мне вдруг так захотелось!.. Неотложно. Ну не дотерпеть до дома. Уговорил желанную заплыть подальше, где пловцов почти нет. Я нырнул и под водой стянул с нее плавки (в воде очень легко это делается, да она и сопротивлялась слабо, не ожидала такого оборота). А чтобы не потерять – сунул их под резинку своих плавок.

– Ты сумасшедший! – крикнула подруга, когда я вынырнул у нее перед носом.

Вместо ответа я прижался к ней сзади, скользя вдоль спины и работая под водой ногами. И тут обнаружилось, что обоим нам не хватает акробатической подготовки. Или специальных врожденных навыков. Вот если бы мы были лягушками, я бы обхватил свою самочку поперек живота, а она бы гребла передними лапами (то бишь руками) – и так бы мы плыли сколь угодно долго. Но Аня за нас двоих не выгребала – мы неумолимо шли ко дну.

И тогда я решился на супернахальство – затащил партнершу в гущу купальщиков, туда, где дно можно достать ногами. Я стоял на одном месте, а Аня держалась на мне, как на стволе дерева, обвив руками мою шею, а ногами – бедра, и тихонько ритмично двигалась.