Золото гоблинов

Усевшись за письменный стол в своем закутке, я со вздохом потянул на себя повизгивающий ящик жестяного конторского шкафа. Даже такое первоклассное заведение, как Ройял-Банк, скупилось на канцелярские товары, и картонные папки защитной масти, где хранились выписки со счетов, уже порядком пожелтели с торцов.

Позвонил господин Верлин, столь же жизнерадостный, как вчера, напомнил мне о запланированной встрече – перенесенной, впрочем, на вечер, в один из довольно приличных ресторанов Старого города.

27

Господин Верлин уже сидел в глубине ресторана, за столом, накрытым розовой бумажной скатертью, в обществе Алексея. Привстав, он облобызал меня и засиял еще более обаятельной улыбкою, чем некогда в Амстердаме. Подали салат, я налил себе кисленького красного вина из стоявшего на столе графина. Мы сдвинули бокалы, и Верлин вернулся к разговору, который начался еще до меня.

– Даже для нашего Анри у меня пока работа только временная, на четверть ставки. Вы переводить умеете? – обратился ко мне господин Верлин.

Я почесал в затылке.

– Как в том анекдоте про игру на скрипке,- честно ответил я благоухающему предпринимателю.- Не знаю – не пробовал.

– Я уверен, что сможете. Мне на первых порах нужен двуязычный помощник, который занимался бы составлением русской документации, заодно постепенно входя в курс дела. При этом русским эмигрантам я как-то не доверяю. Алексей, конечно, исключение, но алхимик мне пока не нужен, а в остальном он, как бы выразиться, разбирается не слишком, так?

– А экзотерика? – вступился я за молчаливого АТ.

– Занятие благородное,- проникновенно посмотрел на меня Верлин. Занятие для истинных идеалистов, призванных менять судьбы человечества и склонять его к размышлениям о прекрасном и высоком! Дорогой вы мой Анри,- голос его углубился, зарокотал, почти запел,- я не считаю себя заурядным бизнесменом. С университетских лет я сохранил философский взгляд на мир. Вы можете презирать деньги, но обойтись без них вам не удастся, и жалок, жалок сидящий на социальном пособии и изобретающий некий духовный велосипед. За последние несколько десятилетий в цивилизованных странах общественные механизмы настолько отладились, что они сами собой отбирают то, что нужно обществу и грядущим поколениям. Те же, кто не сумел выбиться в люди, попросту не обладают достаточным талантом. Или, точнее, могут и обладать, но – не в той области. Экзотерика умерла. Все эти аэды обслуживают всего несколько тысяч таких же чудаков, как они сами. Когда мы заработаем свой десятый миллион, тогда, разумеется, я буду готов поддержать нашего друга не только морально…

– Ничего себе моральная поддержка,- пробурчал АТ,- серпом по яйцам. Что с тобой случилось, Паша? Ты зачем меня дразнишь?

– Повзрослел я, Алеша, в отличие от тебя. Конечно, аэду дозволительно быть вечным ребенком, но это слишком большая роскошь по нынешним временам.

Как меняются люди в зависимости от того, к кому обращена их речь. Со мной – зеленым юнцом – господин Верлин являл собой воплощенное самодовольство, самоуверенность, самолюбование. Обвиняя АТ, он одновременно как бы извинялся, нападая -защищался. Признаться, я любовался ими обоими. Уважаю людей увлеченных, способных с жаром стоять на своем, при условии, конечно, что разговор не о достоинствах хоккейных команд или преимуществ пива "Молсон" по сравнению с "Лабатт блю". Я вспомнил Раскольникова с Порфирием Петровичем. Почему? Ни один из моих собеседников не был ни следователем, ни подозреваемым. Но АТ в конце концов был прав, когда называл Порфирия Петровича зеркальным отражением Родиона Романовича, разве что сдвинутым во времени.

– Я прошел через крушение всех своих надежд, любезный мой аэд.

– Я тоже.

– Наверное, правы те, кто связывает нашу науку с дьяволом. Ты помнишь открытие Пешкина?

– Как не помнить,- хмыкнул АТ.

– Согласись, что когда твой учитель вдруг отрекается от всего, что тебе дорого, да еще устраивает такую жестокую шутку со своими близкими… и когда в тартарары летит твоя родина… конечно, не Россия, но родина не хуже любой иной… поневоле задумаешься над правильностью, как бы тебе сказать, собственной системы ценностей. Засим – оставим, дружище, все наши высокие идеалы и стремление объять необъятное, оставим это молодежи, особенно живущей под коммунистами,- ей все равно некуда приложить свои силы. И я, откровенно скажу, удивлен тем, что ты уже почти четыре года сидишь на шее у жены и не сумел зарабатывать каким-нибудь простым и остроумным способом.

– Ты превратился в чудовище, Паша! Разве Розенблюм последние годы жизни не жил на милостыню? Помнишь, его жена в мемуарах пишет, как Симеон Кроткий через домработницу послал им корзину картошки со своего дачного огорода?

– Не читал я этих мемуаров,- отмахнулся Верлин,- и зря мы сюда пришли. Продохнуть нельзя от жары.

Он расстегнул верхнюю пуговку своей оксфордской, плотного холста белой рубашки в голубую полоску и отпил вина. Официант уже сгружал со своего подноса шипящие куски мяса.

– По мне так нормально! – рассмеялся Алексей.- Я же не ношу вашей бизнесменской униформы.