Золото гоблинов

Нет, я не ревновал, не ревновал вовсе. Я счастлив был. Любовь -вещь замысловатая. Все мы знаем, сколько печали и глупости бывает в любви состоявшейся, влекущей за собою схватку самолюбия, "поединок роковой", по выражению поэта Тютчева. Рождение детей только усугубляет эту печаль. Как я понимаю любовь рыцарей к прекрасным дамам, когда хватало одного взгляда и двух десятков слов на многие годы! Мне, злополучному, светло и хорошо – любовь моя при мне, пускай ее предмет и лежит в земле.

А тешить свою плоть можно, в сущности, с кем угодно. Правда?

47

Вот отрывок из письма Алексея Кате и ее ответ. Я обнаружил их в ящике пустого конторского шкафа, который подарил мне Верлин, когда компания закрывалась. Не скрою: мне было довольно стыдно читать и перепечатывать эти отрывки, один машинописный, а другой – на пожелтевшей, хрупкой, скрученной факсовой бумаге. Но разве не говорят они куда больше о долгой и превратной дружбе между дарившей серебряный стаканчик и несчастным моим аэдом, чем мог заметить сторонний наблюдатель?

С этой регулярной перепиской я чувствую себя, словно глухой, который внезапно обрел слух,- и все благодаря вовсе не чудесному исцелению, а успехам науки и техники, читай – факсу, который стоит в конторе у Павела и, уму непостижимо, в старой комнате Марьи Ивановны, где всегда пахло мышами и спитым чаем. Я мало тебе писал. Отчасти можно винить мое несуразное и растерянное положение, отчасти же – известную тебе ненадежность нашей почты. Письма пропадают куда реже, чем кажется, но даже малая вероятность их чтения посторонними меня страшит. Всякий раз, когда я садился за письмо, за спиной моею вставал брюхатый чиновник с ухоженными усами и потирал руки, предвкушая, как через несколько дней будет читать мое сочинение совершенно законным образом, почесывая в паху и выписывая (или перепечатывая?) наиболее подрывные места. Но, как это ни поразительно, настает новая эпоха, и если советская власть когда-нибудь кончится, то виною будет не отвага академика Сахарова (хотя и она тоже), но – прости за банальность -прогресс техники, напор информации. Знаешь, когда я приехал в Монреаль, компьютеры еще были дорогой и экзотической игрушкой, и я боялся к ним подступиться. Ты не узнала бы меня: трепетный аэд, который почти вслепую стучит по клавишам, чертыхается, когда компьютер зависает, и даже сочиняет на нем эллоны. Списанный "Макинтош", подаренный мне Пашей, отремонтирован и красуется у меня на террасе – да-да, той самой, о которой я тебе уже писал, переезд нам пока не светит. Заработки у Павела приличные,но мне эти деньги – Пашины ли, безугловские ли -представляются чем-то вроде золота гоблинов, блестящего при лунном свете, а при свете солнца превращающегося в сухие листья и пепел. Вероятно, во мне слишком сильна советская уверенность в том, что зарабатывать можно, лишь изготовляя предметы, а не перепродавая их, но умом я понимаю, что не прав… Наш общий друг оказался настоящим буржуа, в хорошем смысле слова, свою компанию он содержит, как рачительный, хотя и скуповатый хозяин, любит задерживать зарплату на день-другой, а то и на неделю, платит мне, как говорят умные люди, раза в два меньше, чем следует, но я не обижаюсь – в конце концов если я и готов продать свое первородство и Dolce far niente, то исключительно за шанс побывать дома, снова увидеть тех,кого оставил навек еще в той жизни. По частным приглашениям пока еще нередко отказывают в визе, но по деловым, говорят, пускают наверняка, если, конечно, ГБ не держит на меня зла. Вряд ли. Все эти годы я держался в стороне от политики, не от страха, конечно (снявши голову, по волосам не плачут),- от брезгливости.

Сюда попадают газеты и журналы, которые я прочитываю от корки до корки со смесью недоверия и восторга. Часть моих приятелей (в друзьях я числю только моего забавного Анри с его небывалым сочетанием поэтической меланхолии и хохлацкой деловой хватки, поверишь ли, сначала он устроил меня на работу к Паше, а потом сделал выговор за использование казенного факса в личных целях!) считает вашего генсека выдающимся авантюристом, который стремится усыпить бдительность Запада, а потом произвести по нему ударный залп из всех своих ядерных или иных орудий. Сам я не знаю – он, конечно, не слишком честен, один Чернобыль чего стоит, да и из Афганистана мы все никак не уйдем, однако же откуда взять другого? Даже всамом идеальном случае те, кто кончает с тиранией, сами выросли при ней и подвластны ее законам.

Сотни писем, даже факсов, не заменят мне одного свидания с тобою, хотя бояться тебе нечего, любовь моя к тебе не перегорела, нет, но перешла в иное качество и мало в чем нуждается, кроме твоей дружбы, а в ней я, как ни странно, уверен. Анри намекнул мне на твой роман с Безугловым – неужели правда? Конечно, не мне тебя, взрослую женщину, учить, но милейший наш