Золото гуннов

— А почему бы и нет? — дрогнув бровью, прищурился Андреевский. — Пусть не в прямом смысле русским, но хотя бы антским, северским, что ли… Этих то, так сказать, аборигенов, мне думается, было поболе, чем пришлых степняков…

— А у Нестора в «повести временных лет» сказано, что северяне поселились в наших краях только в шестом веке… — то ли усомнился в выводах коллеги Бородкин, то ли тоже решил блеснуть историческим познаниями. — Ошибается?..

— Знаешь ли, Юрий Павлович, — усмехнулся полковник юстиции, — на заборе тоже было кое-что написано… Только баба, поверив, попробовала пощупать, да лишь занозы приобрела…

— Ну, ты скажешь! — улыбнувшись, дружески хлопнул по плечу коллегу Бородкин.

Хлопнул-то дружески, да рука оказалась тяжелой. Потому, Андреевский, поморщившись от дружеского хлопка, продолжил:

— А ты, как профессиональный аналитик, подумай: не было, не было никого — и вдруг и Поднепровье, и Подесенье, и Посулье, и наше Посемье в одночасье оказались заселены! И не просто заселены, а густо заселены славянскими племенами. Такого же не бывает!

— Спорить с этим трудно, — согласился полковник милиции. — Диалектика жизни. А против диалектики, как известно, не попрешь… А попрешь — народ насмешишь да рога обломаешь.

— То-то же… — продолжил Андреевский, возвращаясь к основной теме. — Да и в поздних документах арабских путешественников по российским краям, примерно начала девятого века, сообщается о пышных захоронениях вождей русов. Причем более пышных, чем те, о которых мы ведем речь… Впрочем, какая разница: русам или гуннам… — сделал все же оговорку Андреев. — Могли и тем и другим принадлежать. Кстати, — скривил в ироничной усмешке тонкие губы, — в девятнадцатом веке среди славянофилов в одно время модным было считать гуннов русскими…

— Как так?! — искренне удивился Бородкин.

— Да вот так… — нарочито повторил начальник следственного управления замысловатый жест коллеги пальцами. — Тут даже известный русский писатель Александр Вельтман был ярым сторонником этой гипотезы. Именно он написал и издал книгу «Аттила и Русь», в которой речь идет о четвертом и пятом веках нашей эры…

— Не читал, — простодушно признался начальник УУР.

— Не мудрено: в наших библиотеках ее не найти. Раритет! — снисходительно улыбнулся Андреевский, возвращаясь к главной теме: — Главное — это то, что погребения эти утрачены из-за нашего варварства и бескультурья, извечной жажды наживы и алчности…

— Вот тут ты в самую точку попал, — поддержал коллегу полковник милиции. — Что ни есть — в корень… в саму суть.

Тут оба полковника вышли в фойе, и разговор между ними прервался.

ГЛАВА ВТОРАЯ ДЕТИ РУСКОЛАНИ И БОРУССИИ

1

Уже седмицу свирепо, прямо-таки по-волчьи, завывали ветры, посланцы Стрибога, мели метели, бушевали вьюги, недобрые слуги Зимерзлы и Позвизда. Словно рассердившись за что-то на людей, суровые боги старались завалить снегом не только избу-землянку северского воя и хранителя традиций отцов и дедов Ратши, но и все окрестные места. И неторопкую речку Руду у подошвы холма, и Темный бор за речкой, и сам Высокий холм, на вершине которого недалеко от капища Сварога — Создателя всего сущего и Отца богов — с незапамятных времен поселился род Севца.

Землянка у Ратши небольшая, есть и больше и просторнее. Но ему с родичами и этой пока хватает. Ведь разместились в ней и он с женами, и пяток его сыновей также с женами, и другой пяток еще в отроческой поре. Нашлось место и дочерям — их целый выводок. Товар, конечно, красный, но не свой — не успеешь и оком моргнуть, как разлетятся по чужим семьям, по чужим избам-землянкам. Такова по закону Сварога доля девиц-дочерей. Сыновьям отцовы стежки-дорожки топтать, род продолжать да множить, а дочерям, как птицам перелетным, по чужим древам гнезда вить, с чужих слов песни петь… Птицы по весне нет-нет, да и возвращаются к тому гнезду, откуда вылетели. Та богами устроено, уряжено. А дочери, раз выпорхнув, уже не вернутся никогда. Да то не беда, лишь бы жизнь на новом месте удалась, сложилась… лишь бы род русов рос да множился…

В землянке Ратши, от многолюдья и стельных коров, ждущих приплод, а потому ютящихся тут же, через перегородку, тепло. Но воздух тяжелый, спертый, затхлый, пахнущий испражнениями. Дышать им трудно. К тому же такой едкий, что слеза невольно катится из очей.

Возможно, поэтому начавший быстро стареть Ратша часто не спит по ночам. Покряхтывая и бормоча в усы и бороду молитвы светлым богам русов, ворочается с боку на бок под покрывалом из шкур. Старые кости ноют, ища покоя. Не находят и снова ноют.

Вот опять проснулся на полатях среди ночи. Хоть очи и закрыты, но сна нет. Морок любит молодых да сильных, а от стариков, отживающих свой век, старается удалиться подальше. Не нужны ему немощные да хворые, даже если они не самые последние в роду.