Золото императора

Судя по поведению мечников, окруживших шатер двойным кольцом, Германарех уже приехал к месту состязаний. Во всяком случае, рекс Сафрак, вышедший навстречу русколанам, приветствовал их от его имени. Сафрак был абсолютно спокоен, с вождями разговаривал любезно и даже предложил Сару и Мамию подняться на помост, приготовленный для самых знатных гостей. Однако русколаны предпочли дождаться выхода верховного вождя готов. И Германарех не заставил себя долго ждать. Он вышел из шатра в сопровождении аланского князя Омана и еще нескольких самых знатных готских и аланских вождей, среди которых, однако, не было его старшего сына. Отсутствие Витимира не на шутку встревожило патрикия Руфина, и он уже собрался убраться от помоста куда-нибудь подальше, но, к сожалению, запоздал с этим разумным решением. Помост и шатер были окружены плотным кольцом конных готов, которые стали теснить русколанов, расчищая место для предстоящих скачек. В действиях готов не было вроде бы ничего враждебного, но Руфин на всякий случай проверил, как вынимается из ножен меч.

Германарех в сопровождении князя Омана и готских рексов, среди которых находились и Сар с Мамием, поднялся на помост и взмахом руки приветствовал собравшихся. Варвары дружным ревом отозвались на жест своего повелителя. Вслед за верховным вождем взошли на помост и два десятка его облаченных в доспехи охранников. Причем встали они как раз между Германарехом и русколанами. Аланский князь Оман, который был чуть не втрое моложе верховного вождя готов, покосился на мечников с удивлением, но промолчал. Вообще-то скачки следовало открывать именно ему, но он любезно передоверил это право старейшему и мудрейшему среди гостей, благородному Герману Амалу.

Слышали эти слова князя Омана только те, кто находился поблизости от помоста, тем не менее приветственные крики прокатились по всему полю, заполненному людьми. В подавляющем большинстве участники праздника были пешимии вряд ли представляли серьезную опасность для конных русколанов, которые в случае заварушки могли вырваться из кольца. Возможно, именно поэтому Сар и Мамий спокойно сидели на лавках, установленных на помосте, а высокородные русколанские бояре если и крутились в седлах, то разве что от нетерпения да из боязни упустить момент начала состязания. Руфин, с трудом понимавший чужую речь, все-таки уяснил, что в скачках наряду с готами и аланами будут участвовать сарматы, угры, анты и венеды. Причем именно угров русколаны опасались более всего. Готов же они за серьезных соперников не принимали. Вытянув шею, Руфин увидел участников состязаний, всего около десятка, которые сгрудились справа от шатра. Но заинтересовали его вовсе не наездники, а два необъезженных жеребца, которых вели под уздцы конюхи. Следом за жеребцами шел Сафрак, несший на плече тяжелый сверток. Видимо, в этом свертке было нечто настолько ценное, что готский вождь не мог доверить его мечникам, шествовавшим чуть в отдалении. За мечниками пели епископ Вульфила и несколько монахов, облаченных в черные одежды. Их появление на месте скачек, посвященных языческому богу, вызвало удивление у многих зрителей, в том числе и у русколанских бояр, окружавших патрикия Руфина.

Коней остановили напротив помоста, мечники окружили их и рекса Сафрака плотным кольцом. Сафрак, похоже, начал разворачивать сверток, но тут внимание присутствующих переключилось на Германа Амала, поднявшегося с лавки. Верховный вождь подошел к самому краю помоста и вскинул к небу руку, требуя тишины. Он стоял в этой позе так долго, что у Руфина, повернувшего голову вправо, чтобы лучше видеть, затекла шея. Наконец Германарех заговорил:

— Я предупреждал вас, вожди готов, что каждый, кто переступит порог языческого капища, станет моим недругом. Эти слова относятся к тебе, Оттон Балт, и к тебе, Придияр Гаст.

Руфин завертел головой и без труда отыскал среди готов, окруживших помост, своих товарищей по недавней мистерии. Оттон и Придияр сидели в седлах шагах в двадцати от патрикия, и он, к сожалению, не смог определить, какое впечатление произвели на них слова верховного вождя.

— Я предупреждал также, — продолжил Германарех свою обличительную речь, — что любой человек, близкий мне по крови или связанный со мной иными узами, нарушивший мой запрет, будет предан страшной и мучительной казни. Я дал слово богу в присутствии епископа Вульфилы, а потому не могу нарушить его, не уронив своей чести вождя и свободного человека.

Руфин понимал далеко не все слова, произносимые Германарехом, но дни, проведенные им среди готов, не пропали даром, и смысл речи вождя он все-таки сумел уяснить. И видимо, он первый догадался, что речь идет о Синиладе, тогда как Сар и Мамий, находившиеся на помосте, продолжали спокойно слушать Германа Амала.

— Делай свое дело, Сафрак! — резко бросил с помоста Германарех.