Золото Хравна

– Довольно, идем в горницу! – объявил Стюрмир. – Там сядем, поговорим.

Вильгельмина отпустила Буски бегать по двору и вошла в дом вместе со всеми.

– Скажи-ка, племянница, найдется у тебя немного доброго пива для меня и гостей? Я, видишь ли, не очень-то рад, что мне приходится теперь здесь распоряжаться, но что поделаешь!

Вильгельмина вопросительно посмотрела на Торлейва.

– Я принесу бочонок, – кивнул он.

Охотники сняли теплые куртки и короткие подбитые мехом плащи. В сенях не было места для такого количества верхней одежды, поэтому всё попросту свалили на сундук. Друг за другом неторопливо перешли в гостевую горницу – здесь всегда было убрано, но с тех пор как уехал Стурла, огонь в печи разжигали редко. Покуда Торлейв ходил в кладовую за пивом, Вильгельмина принесла дров и затопила высокую изразцовую печь. Стюрмир зажег свечи, стоявшие повсюду в шандалах[96], и горница наполнилась светом.

Охотники ходили кругами, осматривали немногочисленные украшения и оружие на стенах: сарацинскую саблю, копье, два небольших тарча[97], арбалет Стурлы, его серебристый доспех; кожаный гамбезон[98], видавший виды, исцарапанный кольчужными кольцами и носивший следы их ржавчины, – в давние немирные годы Стурла надевал его под хауберк[99]; это было задолго до рождения Вильгельмины.

Нилуса Ягнятника особенно заинтересовали несколько серебряных кубков и два веницейских кувшина синего стекла со светлыми прожилками. В ясную погоду, когда свет щедро лился сквозь зеленоватые ячейки окон, эти кувшины, пронизанные солнечными лучами, точно сами источали сияние. В такие моменты Вильгельмина любила затаив дыхание следить, как внутри стекла загораются, вспыхивают и гаснут голубые огни.

«Есть такой город, – говорил отец, – город Венеция, который построен на воде. Жители его никогда не ездят на повозках – потому что вместо улиц и переулков там каналы, в которых плещется вода. И ни на лыжах, ни на коньках там тоже не ездят, даже не знают, что это такое, потому что у них всегда тепло. Снег там выпадает очень редко, а если выпадет, то на другой день уже растает. Зато они плавают на лодках – на чудесных лодках, что похожи на огромных лебедей. А вода в каналах полна синевы и света. Когда веницейцы выдувают из стекла свои кувшины и кубки, они вдыхают в них эту синеву и блики солнца. Если ты приблизишь к уху горлышко синего кувшина, ты услышишь, как шумят волны теплой веницейской лагуны и как кричат чайки над водой». И Вильгельмина послушно наклоняла ухо к большому гулкому кувшину – и сперва просто слышала шум волн, а потом начинала различать и крики чаек.

Три шпалеры, которые Стурла привез из Нидароса в прошлом году, также привлекли внимание охотников. На одной из них, навесив копья и крепко упершись ногами в стремена, летели друг другу навстречу два рыцаря. За их спинами высился замок с зубчатой башней и прекрасной, хотя несколько косоглазой желтоволосой принцессой. Две другие представляли сцены охоты. Остановившись против них, охотники закивали головами. Оживился даже мрачный Весельчак Альгот, и они вдвоем с Дидриком Боровом принялись обсуждать стати палевой выжлы и ошибки в изображении травли кабана.

Торлейв, вернувшийся с бочонком в руках, отметил, что Стюрмир не сел на Высокое кресло – хозяйское место, на котором всегда сидел Стурла, – а опустился рядом на скамью. Весельчак, Дидрик и Нилус Ягнятник расселись кто где. Слуги встали у двери – оба они были крупные плечистые молодцы, и Торлейв не мог отделаться от мысли, что они заняли это место не из почтительности к своим хозяевам, а чтобы перекрыть выход.

Вильгельмина села на поперечную – женскую скамью, неторопливо перекинула за спину распущенные по плечам волосы и внимательно оглядела всех, кто находился в горнице. Ее подбородок был упрямо вскинут, губы строго сжаты, глаза прозрачны, точно ледяной ручей.

Люди Стюрмира открыли бочонок, кто-то уже снял с полки большие кружки, и Дидрик принялся цедить в них пиво. Торлейв присел на край скамьи боком, так чтобы в любой момент он мог обернуться к Вильгельмине или выхватить меч.

– Славное пиво! – сдув пену и пригубив, сказал Стюрмир. – Сама варила, племянница? Вижу, будет из тебя добрая хозяйка.

– Это не я, это Оддню, – равнодушно ответила Вильгельмина.

– Не важно. Давай о главном, племянница. Собираюсь я предложить тебе переехать отсюда в мою усадьбу, что на Вороновом мысе. – Стюрмир покосился на Торлейва. – Там много женщин, и будет кому присмотреть за тобой. По мне, не пристало такой девушке, как ты, богатой невесте, жить на хуторе одной с двумя слугами. Будь у меня дочь, я никогда бы не оставил ее в таком небрежении.

– Благодарю вас, – отвечала Вильгельмина. – Меня вполне устраивает та жизнь, которую я веду здесь.

– Теперь я твой опекун, – покачал головой Стюрмир. – Мне и решать.

– Пока еще нет, – заметил Торлейв.

– Это вопрос нескольких дней.

– Пока тинг не признал вас опекуном, Стюрмир, сын Борда, вы не можете указывать Вильгельмине, как ей себя вести, и не вправе распоряжаться ею как вам угодно.