Золото Хравна

— Я и в самом деле устала и с радостью прилегла бы. Но мне бы очень помогло, если бы ты сидел со мною, держа меня за руку, и говорил бы: «Мина, это все вранье, не верь, Мина, этим сказкам», — и повторял бы это непрестанно. Потому что твои слова каждый раз убеждают меня лишь ненадолго, но потом я вновь начинаю сомневаться.

— Завтра будет день, выйдет солнце, и ты поймешь, что я был прав.

Он поцеловал ее, и она, поднявшись, ушла вместе с Гамли. По дороге тот завел разговор о том, как славно собираются они справить Ноль в этом году, и какие гости ожидаются у них на праздник: Никулас, сын Грейфи, Стурла, сын Сёльви, с дочкою, Торлейв, сын Хольгера, — и еще немало придет народу, и что собирается приготовить Ланглив к праздничному столу. Вильгельмина слушала его и смеялась.

— Главное, чего я не в силах понять, — с болью в голосе спросил Торлейв, едва Вильгельмина ушла, — что заставляло их убивать? Почему, в конце концов, они не могли, если им нужен был Стурла, ограничиться им одним? Зачем лесоруб, зачем бедный старик-пьяница, который в жизни никого не обидел? И кто те несчастные, которых они выдавали за Стурлу и Кольбейна?

— Слишком много вопросов сразу, сын Хольгера, — проворчал Финн. — Скажи лучше, для чего назвал ты этому Гамли, что приходил сейчас, мое настоящее имя?

— Неужели ты полагаешь, я стану лгать человеку, который рисковал своей жизнью ради Вильгельмины, Стурлы и меня? Но тебе нечего бояться. Я был на дознании, что проводил помощник лагмана Нидароса Вальдимар, сын Хельги. Твое имя там не прозвучало.

— Скажи, что это правда, сын Хольгера! — вскричал колдун, схватив Торлейва за рукав рубашки. — И среди имен, означенных на приложенной к стреле грамоте, также нет моего?

— Нет, — сказал Торлейв. — Я не могу ручаться, что оно не всплывет позже, во время дознания на тинге: слишком многие знали о твоем участии в этом деле, и еще больше народа видело тебя в их компании. Но что касается меня, я не стану его называть, можешь быть уверен.

— Да хранят тебя, сын Хольгера, все вышние силы, как бы там они ни звались! — просипел колдун, и странная улыбка искривила его тонкие губы. — До тинга в Нидаросе я успею уйти далеко. В благодарность за это, сын Хольгера, я отвечу на все твои вопросы!

— Сдается мне, что ты самый большой мошенник из всех мошенников, каких мне только приходилось встречать. Не знаю, есть ли какой толк от разговоров с тобой. Ты наплетешь мне новых небылиц, и только.

— Мне незачем притворяться перед тобою, и теперь, когда нет этой девочки, я могу откровенно признаться: да, ты прав! Всю свою жизнь я врал, мошенничал и дурил головы, для того чтобы вытянуть из людей побольше денег, одежды или еды. И нет в том моей вины! Если бы мать моя не бросила меня в лесу на камне, а выкормила и вырастила, всё пошло бы по-иному.

— Будет тебе опять ныть!

— Нет, ты выслушай меня. Много было всякого, иногда я откровенно лгал, иногда прибегал к колдовству — чему-то же меня да научили в детстве. Было дело, снимал или наводил сглаз за плату, и отводил глаза, и торговал сонным зельем и любовным эликсиром. Могу научить тебя, сын Хольгера, как приготовить его: надо взять простой воды из ручья, добавить в него щепотку того красителя, который приготовляют из марены, и полынной настойки для вкуса, ибо для того, кто покупает зелье, это важно. Если это человек богатый, то желательно, чтобы склянка, в которую налит эликсир, была прозрачною. Если же на дно ее бросить стеклянную жемчужину, — из тех, какие кувшинами привозят из италийских земель и какими вроссыпь торгуют в Нидаросе на базаре, в мелочном ряду, по цене полчашки за пеннинг, — то смело можешь спрашивать за такой эликсир не менее четырех эйриров.

— Прекрасно, — усмехнулся Торлейв. — Глядишь, если я к старости не смогу заработать на кусок хлеба своим ремеслом, то воспользуюсь твоим рецептом.

— И все же то, что я рассказал тебе про Ульва и Белую Иву, — чистая правда. Это было не мое колдовство, и зелье было настоящее.

— Я спрашивал тебя о другом, Финн, — сказал Торлейв. — Я хотел знать, отчего погибли все те люди, не имевшие никакого отношения к этим проклятым сокровищам.

— Клянусь! Клянусь тебе, сын Хольгера, чем угодно клянусь, что я никогда не поднимал на живого человека ни ножа, ни меча, ни секиры! Я лгал и изворачивался, и, возможно, от моих снадобий кое у кого и болел наутро живот, но даже те яды, что я продавал, были на деле совершенно безвредны! Именно поэтому я никогда не задерживался на одном месте дольше недели, чтобы самому не стать жертвой того, кто обманулся в своих надеждах! Говорю это тебе, дабы ты, прежде чем я начну свой рассказ, знал, что я, Финн, не причастен ни к одному из этих убийств!

— Хорошо, — сказал Торлейв. — Я понял и верю тебе.