Золото Хравна

— Сдается мне, что мужу и воину занятие это больше пристало, нежели носить бочки с пивом, — усмехнулся Никулас. — Как полагаешь, Торлейв?

— Если Гамли даст нам лошадей, почему бы и нет?

Он пошел в дом спросить Гамли и других мужчин, не поддержат ли они Хокона, сына Кодрана. Гамли отказался сразу — Ланглив смотрела на него очень пристально, — но верховых лошадей пообещал дать. Кольбейн отвечал, что не хочет покидать Стурлу и останется дома. Издольщики Никуласа, Эббе и Ялмар, оба закивали головами — вызвались ехать. Гамли отправился в конюшню выводить и седлать четырех коней — тех, что подкованы были на шипы, — а Ланглив принесла Торлейву большую теплую овчинную ольпу, которую можно было надеть поверх куртки.

Когда выезжали со двора, Торлейв оглянулся на постройки постоялого двора и вздохнул:

— Мало народу для защиты остается в усадьбе.

— Но и на поиски, Торлейв, идет не так много людей. Посмотри на этих дружинников: в такой холод они ради нас покинули теплые дома, чтобы найти этого бешеного пса, Стюрмира.

Торлейв потрепал крутую шею своего темно-гнедого коня.

— Потому я и здесь, Никулас. Но на сердце у меня неспокойно.

Они проездили весь день, но никого не нашли. К вечеру холодный сумрак еще крепче сковал все кругом. От мороза глаза слезились и ресницы смерзались на ветру. Лошади просились домой, и всадники давно закоченели в седлах. Несколько раз за время поисков они заезжали в усадьбы к местным бондам, и хёвдинг Хокон, сын Кодрана, расспрашивал о разбойниках. Кто-то видал похожих людей далеко, возле хутора Песчаная Отмель. Отряд направился туда, но и там никого не нашли.

— У Стюрмира столько родичей, что наверняка найдется кто-нибудь, кто даст ему убежище, — сказал Хокон. — Надо бы проехаться по их усадьбам. Не люблю я это дело, да и людей у нас маловато. Никто из бондов не приходит в восторг, когда дружинники управителя являются к ним в дом с обыском. Хоть по закону и положено нас пускать, но каждый поневоле хватается за меч, когда говоришь ему, что одного его слова мне недостаточно для полной уверенности. Что делать! Такой уж у нас народ… Завтра утром я заеду за вами. Попытаюсь поднять еще двоих-троих. А потом придется нам прерваться. Возобновим поиски только после праздников.

Торлейв покачал головой.

— Никогда еще так не встречал я Рождество.

— А мне приходилось праздновать Рождество в походе, и не раз, — сказал Никулас, на что Хокон понимающе усмехнулся и покивал.

Морозная ночь уже спускалась с холодных горных вершин, леденя небо и землю. Деревья и дома в долине казались серыми призраками в колючем мраке. Едва успела сгуститься тьма, как над горами полыхнуло зеленым и, один за другим, пошли плясать яркие всполохи, заливая снег своим холодным сияньем.

— Спаси нас, всемогущий Господь! — вздохнул Хокон. — Только этого не хватало.

— Вы верите в приметы, хёвдинг Хокон? — спросил Никулас.

Хокон пожал плечами.

— Одно могу сказать: никогда еще эти пляски света к добру не приводили, да еще в ночь новолуния.

Они расстались на развилке дороги: Хокон со своими людьми поехал к усадьбе Гюрда Управителя, а Торлейв и Никулас с двумя издольщиками повернули лошадей к постоялому двору.

— Лучше было идти на лыжах, — проговорил Торлейв онемевшими губами. — Пальцы замерзли так, что повод выпадает из рук. Да и лошади изнемогли.

— На лыжах в такой мороз — тоже не лучшее дело: перехватывает дыханье, а вдохнешь глубже — можно заработать огонь в груди. Знавал я людей, которые от этого умирали.

Скорой рысью кони взошли на последний холм — до постоялого двора оставалось не более полета стрелы.

— Что это там? — вдруг сказал Торлейв и, не дожидаясь ответа, с силою взял в шенкеля бока своего гнедого. Тот уже чуял дом и, как ни был измотан, сразу принял в галоп.

— Никулас! — крикнул Ялмар. — Смотрите! Там беда, скорее!

Однако Никулас и сам уже несся вперед, навстречу ледяному ветру. Эббе и Ялмар погоняли коней, кричали еще что-то ему вслед, но он не слыхал.

Торлейв влетел на двор, выхватил меч. Ворота были распахнуты, по двору метались тени, какие-то люди с факелами бросились врассыпную от Торлейва. Горела часть крыши сенного сарая. Куча хвороста и соломы была навалена у наружной стены дома, и человек в темном плаще пытался ее поджечь, но порывы ветра сносили пламя факела в сторону.

— Назад! — страшно закричал Торлейв. Он налетел сзади и рубанул мечом — поджигатель вскрикнул, выронил факел на кучу соломы.

Торлейв спрыгнул с коня, упал на колени, вскочил. Он раскидывал ногами солому, отбрасывал ее горящие клочья от стены. В этот момент кто-то из темноты бросился на него сзади, другой рванул его за ворот и ударил в лицо. Он упал на снег, но сразу же поднялся, с силою оттолкнул от себя того, кто навалился сверху. Лицо нападавшего было скрыто капюшоном, Торлейв видел лишь меховую оторочку и слышал частое хриплое дыханье. Нападавший не произнес ни слова. Кто-то рядом стонал сквозь зубы, выл и ругался в темноте на чем свет стоит. Голос показался Торлейву знакомым, но сейчас недосуг было вспоминать, кому он принадлежит.