Золото Хравна

— Вот и помни ее слова. Молись и не бойся ничего, — сказал Торлейв и, не сбавляя шага, продолжил на латыни: — Qui habitat in adjutorio Altissimi, in protectione Dei cœli commorabitur…[152]

Серые тени мелькали за кустами, и потревоженные погоней сонные птицы вспархивали в деревьях, роняя снег с ветвей. Волки были уже совсем близко. Вильгельмина не только их видела и слышала их дыхание — она чувствовала переполнявший их азарт, веселый звериный задор. Внезапно она резко остановилась — она и сама не могла бы объяснить почему. Просто страх исчез, и вдруг пришло к ней осознание собственной силы, уверенность, что это ей по плечу.

— Уходите! — закричала она. — Уходите прочь!

Серая тень, мчавшаяся следом, тотчас замедлила свой бег. Зверь был всего лишь шагах в десяти.

— Уходи! Прочь отсюда! — повторила Вильгельмина, топнув на него лыжей. — Мы не для тебя, ясно тебе или нет?!

Торлейв почувствовал, что Вильгельмины нет рядом, и резко развернулся, вспенив свежий снег. Она стояла на пустынной дороге — маленькая, легкая в своем мальчишеском кафтанчике — и, широко раскинув руки, что-то выговаривала смотревшему на нее зверю. Торлейв бросился к ней и схватил ее за руку.

— Мина, что с тобою?

Она помотала головой и выдернула руку, оставив в его пальцах свою красную рукавичку.

— Уходите! Убирайтесь отсюда! — повторила она.

Торлейв встал меж Вильгельминой и волком и выставил Задиру перед собой.

Зверь глухо зарычал.

— Прочь! — закричал Торлейв, шагнув к нему. — Пошел прочь!

Волк отпрыгнул назад. Те, что бежали следом, остановились, неуверенно пятясь и поджимая хвосты.

Гамли резко вскинул самострел к плечу — и вдруг вся стая бросилась наутек, оглядываясь на ходу, рыча и поскуливая, будто свора перепуганных собак.

— Пресвятая Дева! — воскликнул Торлейв.

Гамли хотел выстрелить вслед волкам, но пожалел стрелу.

— Такого я еще не видывал, — изумленно проговорил он. — Девочка, с тобой все в порядке? Торлейв, скажи, чего они испугались больше: нашего хёвдинга, твоего меча, девяностого псалма или моего самострела? Сдается мне, надо возблагодарить Небо и двигать отсюда, покуда они не вернулись!

— Они не вернутся. — Торлейв указал рукой прямо перед собою.

Марево наступающей ночи растворило и перемешало белизну снега и синюю тьму меж еловых стволов. Сквозь скрещенья ветвей то ли померещились Вильгельмине, то ли вправду стояли в глубине леса еще два зверя: один — белый как туман, другой — темнее ночного сумрака.

— Что это? — изумился Гамли. — Еще двое? Или мне кажется?

Торлейв поднял красную рукавичку Вильгельмины и отряхнул о колено.

— Нет, посмотри! — настаивал Гамли. — Или мне уже повсюду метятся волки? Наверное, так и есть — потому что эти уж слишком большие, прямо как телята. И не шевелятся! Это просто коряги и корни, занесенные снегом. У страха глаза велики. Идемте отсюда! Кто знает, не оживут ли они внезапно в лунном свете и не бросятся ли на нас.

— Кто знает, — усмехнулся Торлейв.

Они снова двинулись в путь. Гамли молчал некоторое время, глубоко задумавшись, затем сказал:

— Башня уже рядом, и хорошо бы мне пойти посмотреть, что там да как, прежде чем вламываться к черту в зубы.

— Будь осторожен, — кивнул Торлейв.

— Ждите меня. Я сейчас вернусь.

— Торве, что это было? — спросила Вильгельмина, когда Гамли скрылся.

— Может, просто снег, корни и туман?

— А кто же тогда прогнал волков?

— Они испугались гнева моего грозного хёвдинга.

— Обними меня, Торве! Неизвестно, что еще принесет нам эта ночь!

— Надеюсь, она принесет нам Стурлу, — сказал Торлейв.

Он снял с ее головы шапочку, поцеловал влажный лоб. Она тяжело вздохнула в край его куколя. Грубое сукно кололо ей щеку и нос. Что бы там ни было, но Торлейв, настоящий, живой, — рядом с нею, и она любит его, как никого на свете.

Так и стояли они обнявшись, покуда не вернулся Гамли.

— Вот так так! — рассмеялся он. — Вас и на миг нельзя оставить одних. Идемте, там никого нет. Башня стоит на скале, но туда можно подняться по деревянной лестнице. Она хоть и подгнила, а меня выдержала. Значит, выдержит и вас.

Ближе к вершине холма лес расступился, дав место нагромождению валунов. Казалось, башня выросла здесь сама, скала же служила ей основанием. Ко входу в караульную избу вела лестница о двадцати ступеньках, сколоченная из старых просмоленных досок.

— Осторожно, — предупредил Гамли, — ступени обледенели.

Торлейв полез первым. Он толкнул ногой тяжелую дверь, та распахнулась с пронзительным скрипом. Пустая изба дохнула в лицо затхлым запахом плесени, холода, заброшенного жилья.

— Здесь всё есть, чтобы не замерзнуть и не умереть от голода, — сказал Гамли, входя следом за Вильгельминой. — Охотники и смолокуры заботятся об этой избушке: они пользуются ею иногда.