Золото короля

– Королева, как всегда, прекрасна. Стала лучше изъясняться по-испански. – Он взглянул на капитана, а потом – снова на меня, и глаза его за стеклами очков заискрились весельем. – Еще бы, практикуется со своими камеристками… И с менинами тоже.

Сердце у меня заколотилось так, что я испугался, как бы мои спутники не услышали этих гулких ударов.

– А они сопровождают ее в этой поездке?

– А как же! Все до единой.

Улица поплыла у меня перед глазами. Она – здесь, в этом обворожительном городе! Я посмотрел по сторонам, дотянувшись взглядом до самой набережной, простершейся между городом и Гвадалквивиром: живописнейшее место – на другом берегу виднеется Триана, белеют паруса рыбачьих баркасов, добывающих сардину и креветок, снуют всяческие лодчонки, фелуки, ялики, гички и прочие мелкие суденышки, стоят на якорях королевские галеры, на ближнем к нам берегу зловеще высится, заслоняя собой обзор, замок инквизиции, а дальше – множество крупных кораблей вздымают к небесам целый лес мачт, парусов, флагов, тянутся ларьки и лотки торговцев, громоздятся кипы товаров, стучат молотки плотников, струятся дымки – это конопатят борта, чистят и смазывают днища.

Из памяти моей и по сию пору не изгладилось воспоминание о том, как еще ребенком я побывал на представлении комедии Лопе «Набережная в Севилье» в тот самый день, когда принц Уэльский и герцог Бекингем, обнажив шпаги, приняли сторону моего хозяина. И вот этот город, прекрасный и сам по себе, вдруг обрел волшебные, магические черты. Анхелика де Алькесар – здесь, и, быть может, мне удастся ее увидеть! Я покосился на капитана, опасаясь, не заметил ли он, какое душевное волнение охватило меня, но, по счастью, иные заботы томили Алатристе. Счетовод Ольямедилья, покончив со своими делами, приближался к нам и, побожусь, глядел так приветливо, словно мы явились его соборовать. Он был, как и прежде, в черном с ног до головы, украшенной черной шляпенкой с узкими полями и без перьев, реденькая эспаньолка отчего-то еще больше усиливала общее впечатление мышьей невзрачности, исходившее от этого малоприятного господина, чье брюзгливое лицо наводило на мысли о том, что с пищеварением у него не все благополучно.

– На кой черт нам сдался этот раскисляй? – пробормотал капитан.

Кеведо пожал плечами:

– Он здесь выполняет некое поручение… за ним стоит сам граф-герцог. От работы этого, как вы изволили выразиться, раскисляя многие теряют сон и аппетит.

Ольямедилья сухо кивнул, и мы двинулись за ним следом к Трианским воротам.

– Что же у него за работа такая? – вполголоса спросил Алатристе.

– Говорю вам: он – счетовод. Счета сводит, а заодно – и счеты. Он, что называется, петрит в цифрах, равно как и в таможенных пошлинах и в прочей петрушке. С ним не шути.

– Кто-нибудь украл больше, чем положено?

– Такой всегда найдется.

Широкое поле шляпы затеняло лицо Алатристе, будто покрывая его маской, и оттого глаза, в которых отражалась залитая солнцем набережная, казались еще светлее, чем обычно.

– А нам-то что до всего этого?

– Я не более чем посредник. Меня ласкают при дворе, король смеется моим шпилькам, королева дарит мне улыбки… Оливаресу я сумел оказать важную услугу, и он о ней пока не забыл.

– Рад, что Фортуна соизволила наконец повернуться к вам лицом, дон Франсиско.

– Тсс, не так громко. Эта дама подстроила мне столько каверз, что к ее милостям я недоверчив.

Алатристе с удовольствием разглядывал поэта:

– Так или иначе, вы стали настоящим придворным.

– Да перестаньте, капитан! – Кеведо беспокойно поскреб шею под брыжами. – Музы не любят острых блюд. Сейчас я в фаворе, обрел известность, мои стихи звучат повсюду… Дошло до того, что мне приписывают даже те, что принадлежат перу гнусного педераста Гонгоры, чьи предки в рот не брали свинины и тачали сапоги в Кордове, где и получили дворянское достоинство… Он тут выпустил сборник своих виршей, которые я приветствовал залпом десятистиший… Кончаются так:

Когда начнет тебя стихами пучить,
Не лиры звон – иной раздастся звук;
Как долго будешь ты, желанный друг,
Себя и нас стихоспражненьем мучить?

Но, возвращаясь к предметам более серьезным, скажу еще раз: Оливаресу сейчас выгодно иметь меня в союзниках. Он мне льстит и мною пользуется. И вас, капитан, привлекли по желанию самого графа-герцога, который вас помнит. Это одновременно и хорошо, и скверно: мы-то с вами знаем, что он за птица. Будем надеяться на лучшее. Кроме того, однажды вы сказали ему, что если он посодействует спасению Иньиго, то может рассчитывать на вас и вашу шпагу. Министр и этого не забыл.

Алатристе быстро взглянул на меня, потом задумчиво кивнул:

– Чертовски памятлив наш граф-герцог.

– Ну да. Когда ему это выгодно.

Мой хозяин посмотрел вслед счетоводу, который в нескольких шагах от нас, с независимым видом заложив руки за спину, пробивался через припортовую толчею.

– Он не слишком словоохотлив.

– Верно! – рассмеялся Кеведо. – Тут вы с ним сходитесь.

– Важная шишка?