Золото (ЛП)

Его вздох – вакуум, крадущий мое собственное дыхание, удушающий

меня.

– Ты же знаешь, что я не могу.

Разбиваясь, мое сердце не издает ни звука. Я не плачу или кричу или

даже умоляю о том, чего знаю, не могу получить. Я просто держусь.

Серебристая нить света движется сквозь туман, разбивая серость. Она

медленно придвигается к нам.

– Я должен идти. – В его словах слышится смирение.

Свет приближается все ближе. Он касается моей руки, а затем

обвивается вокруг моего запястья, притягивая к себе. Я сопротивляюсь ему,

не желая уходить. Пока нет.

Остин убирает руки с моих плеч.

– Помни, ты обещала мне.

Однажды он попросил меня остаться в живых, не смотря ни на что.

– Я никогда не говорила, что сдержу его.

– У тебя вся жизнь впереди.

– Так же как и у тебя.

– Ты же знаешь, что это не правда.

Серебристая нить натягивается. Я хватаюсь за руку Остина.

Он подносит мою руку к своим губам. Его голос в моей голове –

теплый и мелодичный.

– Я бы пережил тысячу смертей ради той жизни, которая была у нас с

тобой.

Я кричу навзрыд, когда он отпускает мою руку и его темная фигура

начинает отдаляться, отплывая назад, пока не исчезает в дымке.

Меня же тянет в другую сторону, вдоль линии серебристого света. Но

когда закрываю глаза, все, что я вижу – это золото.

– 56 –

Блейк стоит, склонившись на коленях возле меня, его руки прижаты к

моей грудной клетке. Даже со всем окружающем его серебристым светом, я

вижу тени, залегшие на его лице. Его губы плотно сжаты.

– Она очнулась, – говорит он.

Очнулась? Как будто я спала. Дремала. Словно это все нереально.

Я сажусь слишком быстро, что приводит отток кислорода из головы.

Остин лежит возле меня. Нет нужды говорить мне, что он не очнется. Он

лежит на животе, его рука все еще обхватывает меня за талию. Кровь Лайама

образовала лужу вокруг нас.

Я тянусь к мечу, но рука Блейка останавливает меня.

– Все кончено.

Как бы в подтверждение он исчезает и вновь появляется в верхней

одежде. Другие Сыны следуют его примеру. Все, кроме Мика, который

сидит, сгорбившись над телом Джереми в таком же пледе, что и у брата.

– Что насчет Лайама? – Я отчаянно осматриваю скалы, но нигде его не

вижу.

– Они забрали его. После того, как он убил… – Блейк глядит в землю.

– Они?

– Псы, которых мы видели в ту ночь?

– Гончие Арауна. – Три гигантских волкодава, охраняющие реку. В

качестве бога потустороннего мира, возможности Лайама приходить и

уходить были ограниченны. Убийство смертного – преступление с высокой

ценой. – Лайам был изгнан, верно?

Он убил смертного. Я стараюсь не думать о том, что это значит, хотя

уже и знаю ответ.

– Думаю, что это было больше, чем просто изгнание. – Щека Блейка

подергивается.

– Я не понимаю.

Блейк поднимает голову, его лицо бледнее обычного.

– Псы не просто отогнали его к реке. Они взяли его. По кусочкам.

– Что?

Лайам – бог. Бессмертный. Но гончие тоже создания потустороннего

мира. А Араун был их хозяином.

Блейк переводит взгляд от меня к месту, где лежит тело Остина.

– Я сожалею.

Я сморю на утес, на что угодно, но не на Остина. Порция сидит,

скорчившись на камне, спрятав лицо в руках и сотрясаясь от рыданий. Шея

Шерри изогнута под неестественным углом, где она лежит, упав за валун, в

луже собственной крови.

Леви прихрамывает, но умудряется помочь Джона поднять тело Раша и

отнести его в сторону каньона. Они обмениваются несколькими словами,

которые я не слышу, а затем сбрасывают его в реку. Порция кричит.

Мика сидит на земле с покоящейся на его коленях головой Джереми.

При приближении Леви и Джона, он склоняется ниже, прикрывая лицо брата

своей грудью.

– Вы не заберете его.

– Это уже произошло, – говорит Леви. – Он на пути в Авалон, примет

ли его река или нет.

– Нет! – Щеки Мика мокрые от слез. – Джереми даже не верил в войну.

Он не может так умереть.

Я отталкиваюсь от земли, заставляя себя подняться на ноги. Мои плечи

ноют от боли. У меня болит сердце. Все болит. Я стараюсь не смотреть на

Остина, переступая через него. Я сосредотачиваю внимание на Мике.

Я кладу ладонь на руку Мика, игнорируя липкость в том месте, где мои

окровавленные пальцы прикасаются к его коже, стараясь не задеть полоску

пледа на его плече, соответствующего тому, что носил Джереми. Знаю, что

слова сейчас бессмысленны, поэтому я ничего и не говорю. А просто

обнимаю и прижимаю.

Он плачет. И как бы мне хотелось поплакать вместе с ним, не только о

Джереми, и не только об Остине. О Раше. О Шерри. О Сынах и Седьмых

Дочерях, которые сражались и умирали, и убивали за последние тысячи лет.

Но я не могу позволить себе слез. Ведь это далеко еще не все.

Наконец, когда он становится слишком обессиленным, чтобы плакать

дальше, я отпускаю его.

– Он погиб не зря. – Не знаю, имею ли я в виду Джереми или Остина. –

Он окончил войну.

Я чувствую взгляды Сынов на себе. Их всех. Блейк склоняет голову. И

тут мне приходит в голову, что я понятия не имею, о чем он думает, но и я не

пытаюсь почувствовать его больше. Требуются все мои усилия, чтобы

удержаться от ощущения тех эмоций, что колеблются на краю моего

собственного самообладания, ожидая, чтобы затянуть меня и утащить в

темноту.