Золото на крови

А Иван отрезал большой кусок нутренного медвежьего сала и отошел к лежащей в стороне собаке. Вернулся он минут через пять, явно подавленный.

- Ну что? - спросил я его.

- Плохо, - вздохнул Жереба. - Даже сало свое любимое не ест. Задние ноги отнялись, похоже, хребет ей топтыгин перебил.

- Что делать будем? - спросил Иван.

- Дома я бы попробовал ее вылечить, а здесь... - он замолк, и эта безнадежная пауза придавила нас.

- Может, отойдет еще? - попробовал обнадежить Павел.

- Пока понесу на себе сколько смогу, - вздохнул Иван.

- Давай по очереди нести, - предложил Андрей.

Иван благодарно кивнул.

Уже утром Иван снова обследовал лайку. К куску жира она так и не притронулась. Как ни осторожно касался Жереба собаки, все равно та болезненно взвизгивала от любого движения. Обернувшись, она даже пыталась хватать зубами кисть его руки, не со злобой, а словно прося не делать ей больно. По совету Андрея к спине собаки привязали палку, чтобы меньше тревожить позвоночник. Все это время Снежка поскуливала от боли и смотрела на нас своими карими глазами, словно просила не бросать ее. Этот взгляд просто переворачивал у меня что-то в душе.

Завтракали мы той же печенкой, заварили даже наш "тонизирующий" чай, правда, без сахара, он у нас давно кончился. И снова в путь. Мы поднимались все выше, пошли уже стланиковые заросли. Преследователей пока не было видно. Андрей даже предположил, что они не сдвинутся с места, пока не съедят всего медведя. Жереба на эту шутку не отозвался, он все поглядывал на небо. Погода, похоже, портилась. Прямо в лицо дул холодный северный ветер, а облака темнели и опускались все ниже. Наконец Иван остановился, снял рюкзак и обернулся к нам.

- Что-то погода мне не нравится. Снегом пахнет.

- Может, переждем здесь? - предложил Андрей.

Жереба усмехнулся.

- К этому времени они, - Иван мотнул головой назад, - не только медведя, но и нас с вами съедят.

Затем таежник согнал с лица улыбку.

- Хреново, конечно, но придется в гору лезть со своими дровами. Давайте, мужики. От этого, может, и жизнь наша будет зависеть.

Чуть ли не час ушел на подготовку к подъему. Когда мы снова полезли в горы, спину каждого из нас украшала большая вязанка хвороста.

Эта горная гряда и походила на две предыдущих, пройденных нами, и отличалась от них. Она казалась не очень высокой, старой и обкатанной временем. Редкие гольцы одиноко возвышались среди покатых отрогов, каменные реки курумов были особенно многочисленны, а громадные глыбы валунов обильно поросли накипью лишайников.

Жереба подгонял нас и словом, и делом. Хорошо еще, склон, по которому мы поднимались, оказался пологим, и всякие "альпийские" штучки вроде скалолазания нам не понадобились. Попадались неприятные участки, когда приходилось прыгать, подобно кенгуру, с камня на камень. Мало того что рюкзак при этом бил меня золотом по почкам, но еще и здоровущая вязанка хвороста пыталась всячески опрокинуть мое хлипкое тело вперед.

Уже вечерело, когда мы поднялись на перевал. Встретил он нас нерадостно, ветер усилился до такой степени, что трудно становилось дышать, воздух обдирал лицо ледяным рашпилем, пытался сбить с ног. Все уже порядком вымотались, ломило спину от рюкзака, ныли ноги, но Жереба неумолимо погнал нас вперед.

- Вниз! - кричал он, отворачиваясь от ветра. - Надо дойти до вон той скалы! Иначе нам хана!

Скала, на которую показывал Иван, виднелась далеко впереди. Она возвышалась как перст божий среди каменной пустыни.

Мы не прошли и ста метров, как полетели первые снежинки.

- С ума сойти! Снег, и так рано? - удивился Андрей.

- Это у вас рано, а здесь даже поздно, - буркнул Иван, принимая из рук Лейтенанта собаку.

Ветер вскоре превратился в настоящий буран. Трудно было уже не только дышать, но и идти. Приходилось как бы продавливать телом упругий поток ветра, а снег мгновенно залеплял лицо. Мы неизбежно падали, спотыкаясь о невидимые камни. Холод пронизывал нас до самых печонок, так и норовя содрать с головы мой брезентовый колпак.

Невольно мы сошлись вместе, и Андрей прокричал Ивану:

- Мы так не дойдем!

- Надо дойти! - проревел тот. - Другого выхода у нас нет! За скалой мы сможем укрыться от ветра, развести огонь, впереди ночь! Идем!

И он снова побрел впереди.

А пурга, казалось, все усиливалась и усиливалась. Свист и рев ветра давил на уши. Я почувствовал, как они начали замерзать, прикрыл их руками, но через минуту пришлось отогревать дыханием уже руки.

"Если я что-нибудь не придумаю, то отморожу и руки, и уши" - понял я и, остановившись, скинул со спины вязанку и рюкзак. Еле развязав негнущимися пальцами рюкзак, я вытащил попавшуюся под руку тряпку, это оказались грязные

подштанники, ими я обвязал свой колпак сверху. Рубаха от этой же пары белья послужила мне шарфом, а последняя пара целых носков стала перчатками.