Золото на ветру

- Ну, хороши вы, Лев Борисович, не узнаю вас. Называется, свои люди...

- Что?! - выкатил глаза Хобот.

- Бросьте, вот же часы, вы же мне и поднесли в день милиции Чук вынул и показал часы луковкой.

Хобот вырвал у него предмет и поднес к лицу:

- Хо! Мои часы, верно! Украл? Сидорчук!

Сидорчук двинулся к полковнику, сворачивая новый кулак и отводя руку, но Чук согнулся, отпрыгнул к стене и, слазав под рубаху, выдернул наконец свой забившийся к самому шивороту и оттого уцелевший ТТ. Тут же он обрел прежний достойный вид и взял тон:

- Ах вот вы как? Разыгрывать меня вздумали! Гипнозом взять?! Из игры решили убрать? Дудки!

Затем жестокий Чук навел пистолет на растопыренного Сидорчука и выпалил ему в грудь, так что тот осел на четвереньки, продолжая глядеть действие стекленеющими глазами, пока не завалился на бок. После этого беспощадный полковник повел дымящимся стволом и прицелился в Хобота.

- Па-а-звольте!!! - завизжал тот знакомым фальцетом вместо баса и замахал на Чука выхваченным кружевным платком. - Я же не Лев никакой и часы, точно, не совсем мои, мои без надписи! Можно же договориться! о-ох! У-у-у! Не-не-е-е!!! - Он вопил, приседал, дергал руками с мокрым от слез и соплей платком, переводя взгляд с подстреленного Сидорчука к пристальному стволу с вырастающим на глазах отверстием. При этом он исподволь давил и давил на замаскированную кнопку электрического звонка, зовя караул, пока этого не заметил полковник.

- Да ты шельма, Хобот, - с тихой грустью обронил Чук, - ну да не ты первый, не ты и последний, - строго добавил он и пальнул во второй раз. Хобота отбросило к стене и он поехал по ней к полу, удивляясь на несработавшую кнопку.

- Монтер сволочь! - подумал он, стукаясь затылком об пол.

Муха сорвалась с оброненного пера, оставив на нем часть брюха, и зигзагами полетела в дверь.

II

На все эти стремительные действия ушло несколько секунд, так что прочие участники драмы исполняли роль истуканов, парализованные отчасти видом огнестрельного действующего оружия, то есть никому не пришло в голову заступиться за власть, даже Лепе.

- Вы мясник, полковник! - очнулся все-таки Каверзнев. - Это же скорее всего дед Хобота! Сами могли б сообразить.

- Идите вы, Каверзнев, в жопу! - взбесился полковник. - Я, по-вашему, тоже дед? Или, может, внук?

- По-моему, полковник, вы просто...

- Ноги! Ноги надо делать, - подскуливал Чижик, суясь между спорящими. - И на юг поскорее, где инспекторский дружок. Не то застрянем здесь черт знает на сколько.

Все ожили. Ребров бросился к столу, обшарил по-быстрому ящики, насовал чего-то в карманы, затем выглянул в коридор:

- Вот служба! Ни души!

- Дергаем! - скомандовал Лепа, и все на цыпочках, держа в руках снятую обувь и вытянув шеи, пошли к выходу.

Полковник задержался, наклонился к Хоботу. Неподвижные глаза того, мертво отражавшие оконный свет, внезапно двинулись и, встретившись с взглядом Чука, мрачно мигнули левым.

Полковник вздрогнул, хотел толкнуть Хобота сапогом, но взамен того бросился бежать за товарищами, с трудом переставляя очугуневшие ноги и суеверно бормоча:

- Опять чертовщина, гипноз... Я ведь бью, так уж без промаха. Господи, твоя воля, спаси меня и сохрани!

Поймав себя на идеологически вредной концовке, он смешался и несколько поник духом.

- За Лепу держаться надо, - лихорадочно соображал он, - не рассуждать, а повиноваться. Поповинуюсь пока, а там даст Бог, расквитаемся. Зато может обойдется еще, выкручусь как-нибудь.

Позиция была Чуку знакомая и он ободрился. На самом выходи нарвались на постового, закрывавшего спиной дверь.

Все прижались к стенке, делая руками метр и пуча глаза. Доносился с улицы птичий щебет, детские выкрики, скрип сапог караульного. По освещенному улицей полу тянулась от него длинная колеблющаяся тень. Пахло сургучом и сапожной мазью, приготовляемой, как известно, на рыбьем жиру.

Первым нашелся Ребров. Достал из кармана чесночной колбасы и, жуя, вышел к часовому. Вынул пачку "Беломора", угостил того, дал прикурить и, пока постовой рассматривал диковинную пачку, группа тихо прошмыгнула мимо. Ребров же, хлопнув полицейского по плечу и выбив клуб пыли, ускользнул вслед группе в проходной двор.

- Будете поощрены! - потряс ему руку Чук.

- Георгия желаю, - сказал лихой Ребров. - Чтоб полный бант набрать и стать кавалером.

- Ничего не получите! - обозлился полковник и раздраженно отвернулся в сторону. Его взгляду попались двое оборванцев, увешенные связками бубликов, пучками воблы, в одной руке у каждого находилась тяжелая загнутая колбаса с достигающим запахом, в другой длинная треугольная бутылка с различимой надписью "Пиво".

- Ишь, отъедаются при царском режиме, - рассеянно подумал Чук, оборачиваясь к собранию.

- На юг, на юг, к товарища Каверзнева приятелю подаваться нужно! - опять заныл Чижик.

Чук, сделав озабоченно-почтительное лица, изогнувшись, повернулся к Лепе и закруглил вопросительно глаза.

- Я лично, все равно еду на юг, к Терентию, а вы, - Лепа язвительно смерил Чука взглядом, - как хотите. Я вас с собой не звал, сами набились, теперь думайте... Но недолго.